Отношения родителей и детей: доверие
Как получается, что родители, учители не могут найти с подростком общий язык, а незнакомы в интернете быстро убеждают их отправить паспорт или передать запрещённые вещества?
Если у родителей нет устойчивого мотива на общение с ребёнком, то эпизодические предложения типа «давай сейчас пообщаемся» будут работать плохо. А незнакомец заходит с мотивом, который считывается ребёнком — «хочу пообщаться», «давай пообщаемся». И, соответственно, ответная реакция плюс любопытство: почему выбрали именно меня?
Или, например, незнакомец даёт «подстройки», чего чаще всего не бывает у родственников. То есть те речевые, возрастные подстройки, которые категорически отсутствуют среди близких. Смысл слова «мотив» в данном контексте и «подстройки»: мотив — это побудительная сила, то есть мне с вами интересно общаться. Этот мотив должен присутствовать регулярно, постоянно, а не изредка и иногда. То есть каждый раз, когда мне захочется пообщаться, я знаю, что и вам со мной захочется это сделать.
Проблемы отношений родителей и детей: отчуждение
Если же мне хочется пообщаться, а вы отказываете много раз, возникает противоречие — ваши желания не совпадают с моими. Значит, раз мотив у меня есть, я должен его куда-то пристроить. Скорее всего, к тому, кто сам по собственной инициативе проявил мотивацию на общение со мной.
Поэтому мы регулярно должны общаться со своими детьми, и тем более нельзя им в этом отказывать вообще. Родители часто недооценивают причину, по которой ребёнок с ними не хочет общаться, а дело в том, что долгое время родители не отвечали на систематические запросы ребенка на общение. И это не возникает внезапно — через неделю или месяц, это складывается на протяжении длительного времени.
Подростковое отчуждение — это следствие того воспитания, тех отношений и качества общения, которое сложилось за многие годы.
Что касается подстроек, то это учёт тех особенностей речи и поведения, которые сделают общение приятным. Например, я знаю, что в вашей речи используются особые слова, возможно, грубая лексика, матерные слова. Или, например, вы используете определённый сленг, подростковый, например. И всё это я буду использовать намеренно, чтобы общение со мной было по принципу «свой», понятным и в итоге приятным.
Кто чаще всего становится жертвой — есть ли психологический "портрет" ребёнка, которым легко манипулировать?
Нет не вовлекаемых. Фактически здесь задача — подобрать ключ. И для кого-то ключ будет очень простой, но в том случае, если у ребёнка, подростка много социальных дефицитов. И ключ может быть сложным, и на это потребуется много времени. Но и среди взрослых, и среди тем более детей не вовлекаемых нет.
Наш мозг очень социальный. И запрос на новизну, на новые впечатления у подростков максимальный. Плюс к тому, есть существенная поколенческая разница. Она состоит в том, что мозг актуального поколения, точнее нейросети актуального поколения подростков формируются в реальности, а точнее в взаимодействии двух реальностей — цифровой социальной и не цифровой.
И большая часть информации, которую берут подростки, и большая часть времени, которое проводят подростки, находится в цифровой социальной среде. И все сигналы оттуда значительно более адаптивны, принимаемы, понятны. Тогда как их родители для цифровой среды чужаки. Они в ней чувствуют себя временными.
Ответы на вопросы о том, почему сигнал из цифровой социальной среды значительно более понятен и привлекателен для подростка, нежели для представителя взрослого поколения, связаны с тем, что у подростков есть много адаптаций и приспособлений, чтобы сосредоточить общение именно там. А вот воспроизвести общение теми же способами в медицинской социальной среде крайне сложно. Отсюда и возникает эффект, что по разного рода основаниям можно вовлечь любого.
Чужое влияние
Есть ли какие-то трюки, способы увлечения детей?
Вовлечение идет через любую эмоцию, и её нужно значительно усилить. Причем разница есть в том, какая именно эмоция. Это может быть любопытство, страх, удивление, непонимание, а затем происходит быстрый переход к другой эмоции, например к страху. Начинается с непонимания и просьбы пояснить, а потом следует резкий пугающий сигнал, например, что с вами сейчас что-то произойдет внезапно. Всё это делается с большой скоростью.
Если скорость подачи информации и вызываемых эмоций увеличивается, то и критичность сигнала, то есть вовлечённость, тоже растет. Можно сказать, что злодей устраивает эмоциональные качели, где каждое действие имеет свой сценарий. Каждое мошенническое действие построено на сценарии, который придумывается не исполнителем, а специалистом.
К сожалению, в ряде недружественных организаций работают именно специалисты, которые занимаются составлением эффективных сценариев.
Суммы, которые передаются, и количество вовлекаемых людей говорят о том, что сценарии действительно эффективны, хотя качество исполнителей может быть разным.
Эффективность манипуляций зависит как от правильного подбора сценария под жертву, так и от того, как сценарий проигрывается исполнителями. Вот пример одной из жертв — подросток 14 лет. Это мальчик из благополучной семьи, где, хоть и уделяли внимание развитию ребёнка, всё же не всё было идеально. Он был занят различными увлечениями, умный и талантливый мальчик. Характеристика была именно такой: из благополучной семьи. Аналогично попадают и образованные люди, причем достаточно часто.
Действительно, вовлечь человека с низким уровнем образования и с нарушением психического развития значительно проще. Для этого подбирается простой сценарий или, в общем-то, неквалифицированный исполнитель. А в том случае сложной психической организации, то есть человек имеет высшее образование, постоянно находится в активной психической работе, сценарий будет более сложным. Но ни доктор наук, ни высокий начальник не застрахован. Более того, когда речь идёт о взрослых, у них много иллюзий о своей собственной исключительности и неуязвимости. Соответственно, ключ чаще всего подбирается именно через эту иллюзию.
Почему под влиянием незнакомцев из интернета дети идут на преступления — например, поджечь что-нибудь?
Преступление, и сам факт большого пожара уже пугает. А здесь сама ситуация увлечения предполагает выбор. Подростку предлагается выбор: либо, с одной стороны, жизнь твоих близких или твоя жизнь, а с другой стороны — всего лишь небольшой пожар. И согласитесь, в вашей картинке большой пожар — это действительно страшно. А в его картинке это банальный выбор между жизнью близких и каким-то действием, которое ему надо совершить.
В этом случае подросток внутри себя позиционирует себя как спасителя. Он спасает свою семью или себя. Это совсем другая позиция. Самая основная рекомендация — научить ребёнка не общаться с незнакомыми людьми.
Это правильно. Но так бывает, что под каким-то предлогом они всё же переходят этот барьер. Допустим, кому-то подают себя как сотрудник медицинского образования, кому-то — как врач, или ещё кто-то.
Как уберечь ребенка
Есть ли приёмы, чтобы остановить этот процесс, чтобы у ребёнка что-то «включилось»?
Мой совет — единственным предупреждающим инструментом является доверие в отношениях родителей и ребёнка, причём с множественными повторениями и достоверным подтверждением.
Если я, как родитель, говорю ребёнку: «Ты должен мне сказать вот это и вот это, при этом никаких санкций или последствий не будет» — это мало кого убеждает. Если в опыте ребёнка есть ситуация, когда он делал то же самое, но получал наказание за это, то доверие не выстраивается. Должна сложиться настройка доверия — и она является фоном профилактики.
Подростку, ребенку надо это регулярно и множественно раз повторять. То есть здесь не работает проба. Невозможно однажды ему сказать или дважды повторить и рассчитывать на то, что это будет работать. Не будет работать. Множество раз повторять в разных контекстах. Обучение в этом случае идет исключительно через множественные повторы без эмоциональной экзальтации, без пуганий, которые в итоге ребенок будет принимать как абсурд. Если ребенку грозить санкцией, он еще больше закроется.
Может какие-то дадите действенные советы для родителей, чтобы эту связь не потерять?
Как проверить, есть доверие или нет: если родитель просит телефон ребенка и в его присутствии заходит в настройки, а ребенок не психует, то есть принимает эту ситуацию не как тягостную проверку, а как само собой разумеющееся действие, то в целом вы можете на данный момент фиксировать, что отношения сложились, в них присутствует доверие.
Это не означает, что вы должны заходить и контролировать все мессенджеры. Это означает, что у ребенка нет напряжения со стороны вашего контроля, со стороны вашего внимания к этой теме. Более того, это означает, что он готов поделиться с вами всеми теми проблемами и вопросами, которые у него есть.
Я думаю, универсальных методов для всех родителей предложить не смогу, но те, которые использую в своей практике, примерно такие. Я прошу родителя назвать 6-7 контактов — не телефоны, а имена детей, с которыми общается ребенок. Одновременно прошу сделать то же самое у ребенка, чаще всего — письменно, чтобы не было перекрестков в услышанном. Если 80% имен совпадают, и родитель справился с задачей, смог назвать 7-8 друзей или знакомых ребенка, значит, доверие не утрачено. Если же совпадения мало, это уже критерий, по которому можно утверждать, что доверие потеряно.
Когда я прошу ребенка и родителя назвать среднее время, проведённое в цифровом пространстве за неделю, разница обычно бывает минимальная. И задаю вопрос, вы вместе в этот момент общаетесь или у каждого свое пространство? И здесь возникают те самые уже личные ответы, которые дают шанс перестроить человеку свое родительское поведение.
Я не квалифицировала бы детей как родительское упущение. Но ведь мы передаем не только генетический код в каком-то процентном отношении от мамы и папы, мы передаем еще и тот образ жизни, те способы поведения, те способы совладания, те характеристики отношений. И они берут ровно то, что мы им даем. Наш мозг, мозг особенно подростка, младшего школьника, очень подражательный. Мы и эволюционировали по подражанию.
Что же касается действий. Очень часто предлагают в качестве универсального действия, например, контролировать время пребывания в мессенджерах или в целом в интернете. Но ведь мы понимаем, что сейчас даже младшие школьники научились обходить эту историю простой манипуляцией настройками, просто меняя время. Просто меняет часовой пояс. Да, вы скажете, родитель в этом случае увидит. Увидит, но если он зайдет в приложение и посмотрит. Нельзя заходить в приложение иногда и как будто бы быть уверенным, что все под контролем. Нет. Контроль в этой истории не является рабочим инструментом, он является горячим инструментом. То есть использовать его стоит тогда, когда есть какое-то напряжение в ситуации или в отношении.
А общий фон отношений — это доверие. Если у ребенка есть вопрос, то первый, к кому он готов обратиться, это к родителю. И в этом случае я не получу осуждения, или не получу безразличия, у меня нет времени, и не получу непонимания.
Давайте поговорим о реакции ребенка, попавшего в СИЗО. Представьте себе ситуацию, когда подросток оказался в закрытом пространстве с преступниками. Например, один из них хотел помочь семье, заработать денег, а другой думал, что служит отечеству, что он герой. У таких детей может измениться отношение к государству. И, разумеется, они попадают в среду, где есть умышленные преступники. Дети бывают тоже очень жестокие. Или кого-то с детства учили криминальному образу жизни. Что происходит с такими детьми?
Однозначно, опыт пребывания в СИЗО останется в эмоциональной памяти у ребенка надолго, скорее всего, навсегда. Этот опыт может быть травматическим, и мы не будем создавать иллюзий. Но я абсолютно уверена, что это преодолимо. Вопрос только в целенаправленных усилиях родителей и ближайшего социального окружения. Я считаю, что в эту историю должны быть вовлечены педагоги и специалисты социальной сферы. Им не нужно брать на себя всю полноту ответственности, но они должны отвечать на вопросы, которые будут возникать у ребенка и родителей после того, как ситуация разрешится. Какой след оставит на психике ребенка пребывание в СИЗО, непрогнозируемо. Здесь много переменных. Но можно сказать, что это хорошая информационная детоксикация. Нет телефонов, нет доступа в интернет, нет возможности пребывать в токсичной информационной среде в течение месяца или двух.
У всех должна быть, на мой взгляд, взрослая задача не создать рецидив, а исключить его. Если все социальное окружение, включая представителей следственного комитета, сконцентрируются на задаче не создать рецидив у конкретного подростка, я думаю, эти последствия будут преодолены.
