Но война в её жизни проходит фоном, что очень неожиданно для читателя. В дневнике описывается каждый день жизни молодой учительницы. Для неё главное — это не война, это в первую очередь работа, гражданская ответственность, становление характера, большое чувство долга и ...ожидание любви.
«Я не хочу быть чей-то собственностью, но и сделаю так, что не буду». Татьяна Платонова
1 сентября 1943 года.
Начинаю писать дневник, но заранее чувствую, что будут большие пропуски в его заполнении.
Сегодня первый день занятий. На моем попечении второй класс. Ребят много. 40 человек и полная сборная солянка. Тут есть такие, которые не учились уже несколько лет. Придётся трудно работать с ними. Сегодня ждали исследователя из РОНО, но ничего не было. Вечером были на докладе в заводе. Здешняя молодёжь, мне кажется, обращает внимание на нас. Днём был Костя. Почему он ходит все ещё, когда Катя (сестра — близнец Татьяны) ему сказала, что всё кончено. Он, видно, все-таки переживает. У него голос, как будто сейчас расплачется, и никогда он ещё не был так грустен, как вчера. Мне не нравится в Кате её поведение по отношению к нему. Ведь не так давно она сама, случалось, и жалела Костю, а тут вдруг такая холодная встреча. Он приглашал к себе слушать патефон и обещал зайти за мной. Вечером совершенно ни с чего взялся дождь, а ночью была гроза.
2 сентября 1943 года.
Тётя Вера ночевала у сестры. Я беспокоилась, как бы не проспать на работу. Но прошло все благополучно. Второй день занималась со своей оравой. Шум в классе ужасный. Я уже отвыкла от него. Придётся много воевать, чтобы была дисциплина. Сейчас Катя пошла на почту за письмами. Уже давно нет писем ни от кого. Сама хотя тоже не писала давно уже. Хочется получить от Юрки (Юрий — двоюродный брат Татьяны).
Я ещё до сих пор не отдала себе отчёт в отношении к нему. Нравится ли мне он, я в этом не сомневаюсь, но дальше ни о чем не могу сказать. Если бы только встретиться. Нет, я бы убежала, мне стыдно бы было быть вместе после его писем, потому что я ещё не слыхала признаний из уст человека, а только через бумагу. Зачем я пишу все это. Ведь все равно брошу. Нужно взять себя в руки и вести до конца, и постараюсь добиться этого.
Сейчас лучше напишу Юрке письмо, только дождусь Катю.
Катя вернулась ни с чем. Вечером нужно идти на репетицию. Сейчас только был Костя. Он приглашал к ним послушать патефон, но идти не удалось, нужно идти на репетицию. Обещал прийти завтра. Зачем я только не отказалась идти туда к ним. Тётя Вера уже говорит, что я зазываю его для себя. Как это пошло и гадко слушать. Вообще не знаю, что она за человек. У неё кроме грязи в отношениях дружбы ничего нет. Пришла с репетиции, настроение ужасное. Жаль, что не ушла на точку (Точка – площадка около Колюбакинского пруда на которой собиралась молодежь, танцевали и пели под гармошку, слушали патефон). Написала Юрке письмо.
9 сентября 1943 года.
День прошёл без изменений. Прошёл, как и все, однообразно и вяло.
Катя сейчас ушла за грибами. Уже восьмой час, а её все ещё нет. Была сейчас Зина Дуркина. Она ещё до сих пор не проходила с первым классом ни одной буквы. Чему может научить такой учитель. Вполне понятно, что выходят из школ полные невежи в области знаний. Может, и ученик виноват отчасти в этом, но больше вины ложится, конечно, на учителя, который должен вложить в ребёнка все имеющиеся у него знания. Я сильно боюсь за свой класс. Их так много, и почти ни один не умеет решать задачи. Ещё горе в том, что нет учебников. Некоторые из-за этого очень плохо читают. Сейчас все валится из рук. Так не хочется идти в Рузу, а там ведь ещё в Москву. А самое главное ведь быть пионервожатой. Что я буду делать, когда чувствую, что я совершенно не подготовлена к этой работе, да и по натуре совершенно не подхожу быть массовичкой, инициатором всего детского веселья в школе и руководителем в их пионерской жизни. Что думают те головы, когда назначают. Сейчас лучше напишу кому-нибудь письмо, пока совсем не стемнело.
11 сентября 1943 года.
День пролетел незаметно, без перемен и безо всяких напряжений, не считая того горя, что оторвался от туфли каблук, и теперь не в чем ехать в Москву. Завтра рано утром в Рузу. Что-то меня ждёт в дороге. Настроение отвратительное. Писем нет. Сегодня Катя дежурит на почте, придётся ей нести туда ужин. Уже совершенно стемнело. Почему-то очень волнует меня это путешествие.
12 сентября 1943 года.
В 5 часов я уже была на ногах. Торопливо собралась и отправилась в Рузу. Дошла быстро и благополучно. Около 12 была уже там. Явилась в ВЛКСМ, и какое же было моё зло, когда оказалось, что они вызывали только для того, чтобы записать фамилию. Видела там Веру Кутузову (Заремникову). Она возмужала сильно. Я её сначала не узнала. Её тоже назначают пионервожатой. Вместе с ней пошли искать машину, к Дорохову, чтобы мне ехать в Москву. Доехала я с военной машиной до Нестерова, а там вместе с одним сержантом шли. На моё счастье попался скромный молодой человек. Немного поговорили. Я высказала ему свои взгляды на взаимоотношения между молодежью. Расстались, пожелав друг другу всего хорошего. Пришла на станцию еле-еле, ведь прошла 34 километра. На станции видела Любу Кузнецову. Она была в Рузе по тому же делу. Села в поезд и благополучно добралась до Москвы. Дорогой решила ехать в Тарасовку и немедленно туда отправилась. С какой радостью я шла по улице Тарасовки, вспоминая далёкие мирные дни, проведение здесь. Всё быстро-быстро всплывало в памяти. Немного трудно было найти дом, где живёт тётя Лиза. Но все-таки нашла. Встретили меня очень хорошо, но сначала никак не узнали. Сидели до третьего часа. Юрка прислал карточку, снят уже с погонами. Если мне не пришлёт, я его проберу.
13 сентября 1943 года.
Утром вместе с тётей Лизой поехала в Москву. Довольно порядочно искала Серёжу. Дома была Маша, и как раз приехала Муся. После обеда поехала в МК комсомола там была волынка. Насилу выбралась оттуда. Приехала уже поздно, так что сфотографироваться опять не смогла. Вечером ходили в кино на «Очарован тобой». Замечательная музыкальная вещь, но бессодержательная.
Пока была в Москве, сердце радовалось. Как хочется в Москву. Нужно поставить это целью жизни.
17 сентября 1943 года.
Сегодня отпустили ребят пораньше. Ходила получать деньги. Получила 103 рубля. Ещё нужно идти на завод. Скоро в Рузу, а я ещё не составляла даже списков пионеров. Так боюсь я приниматься за эту работу.
Беспокоит вопрос с квартирой. Все неудачи и неудачи. Маме не писала уже не знаю сколько времени. Юрке тоже. Что он не пишет, не знаю. Сегодня нужно написать. После поездки меня так и тянет в Москву. Нужно ехать обязательно поступать учиться.
Катя думала сходить сегодня в баню. Но её нет. Не дали воды. Нужно вымыть голову, а то чумазая уже.
Клаву отпустили съездить к своим. Нужно дать ей денег, чтобы привезла маслица оттуда, конечно, если можно. Что у нас творится в комнате, жутко смотреть. Полный беспорядок, как в хлеве. И в таком бедлам пришёл Костя. В общем, нужно обязательно убираться.
18 сентября 1943 года.
Сегодня была дежурная в школе. Учебный день прошёл нормально. Получили известия о том, что завтра вместе с ребятами с 8 утра шагать рыть картошку.
Что меня так беспокоит? Почему я все в последнее время о чем-то беспокоюсь, или это предчувствие? Нет, лучше не нужно. Просто беспокоюсь за пионерскую работу – это, наверное, и лежит на душе тяжелым камнем. Сейчас пойду на почту. Отсутствие писем ещё больше всего руководит моим настроением. Ведь не получаю уже не знаю сколько времени. Что-то все забыли меня. Пишу «все», а кто относится к ним? Никого. Поздно уже ходила в Апальщино договариваться насчёт работы в колхозе. Говорила с партприкреплённым. Почему-то мне понравился этот человек. Какие-то воспоминания нахлынули, что подняла эта встреча, и сама не знаю, но чувствую, что-то в мозгу есть, а вспомнить не могу.
19 сентября 1943 года.
Ходили с ребятами в Апальщино, там никаких результатов. Пошли в Неверово, и там тоже. Видела этого, хотела отругать, но чувствую, что и он тут не причём. Вернулись уже в 12 часов. Была на школьном огороде. Нашла репу. Оказывается, выросла. Там есть ещё гряда моркови. Нужно сходить за ней. Ходили в баню, но неудачно. Пришлось самим носить холодную воду.
Сегодня перетащили постель из коридора в комнату.
Когда шли в колхоз, мне Тамара Федотова рассказала новость, что, Костя завёл себе Клаву Родионову. Она хотела посмотреть Катю. Он, видно, много болтал лишнего. Говорил, что он сам кончил ходить с ней, а не она. Насколько мелочен оказался человек. Прав Митя, когда говорил, что не нужно быть откровенным с человеком, которого совершенно не знаешь. Это все ничего, но зачем несправедливость. Когда Тамара сказала Клаве Родионовой, что Костя имеет жену, она ругалась и обещала «холодно» принять его. Не понимаю, зачем это унижение. Хорошо, что, Катя кончила с ним ходить. Теперь уже, наверное, не придёт. И это бы лучше.
21 сентября 1943 года.
Ведь сегодня выступать! Если бы кто знал, как и не хочется, и в то же время чувствуешь себя гордо, когда спрашивают тебя, будет ли постановка. Я ещё в Рузе зареклась выступать и не брала роли. Но в самый критический момент вручили роль. Пусть она и не важная, но только то, что нужно все готовить, и то угнетает. Дали роль Аксиньи в постановке «Бабьи дела». Тамара играет Василия, а Татьяну - Наташа Орлова, которая работает в поссовете. Я всего и репетировала-то 2 раза подряд, и всё. В общем, скороиспечённые артисты. Весь вечер я бегала как угорелая, всё готовили. Да ещё ждём в школу инспектора, нужно написать обязательно журнал, план, проверить тетради. Я зарвалась совершенно. Писем не писала маме уже целый месяц, Юрке тоже давно, и главное - не отвечаю Людмилке. Так хочется написать, и нет совершенно времени. За плечами висит картошка, нужно рыть, пока нет дождя, и ещё не холодно. Сидела с 3 часов почти до 7, писала журнал. Устала жутко и побежала в клуб. Послали за сапогами. Вернулась, там уже полно народу. Все прошли без билетов. Пришлось выгонять. Долго канителились с билетами, и очень многие прошли без билетов. Первая шла постановка «Бабьи дела». Прошла вроде ничего. Смех в зале был потрясающий. Дальше шла «Гость». Роль Тани играла Тамара, Спешки Василька — Нина Грибова, Ольги — Катя наша, бабку — тетя Настя Малышкина. Эта тоже кончилась благополучно. Кате кричали из публики, что она обрадовалась, увидела «Костю» на фото. Конечно, нарочно. И вот последняя пьеса «Портрет героя». Долго готовили сцену. Комнатка получилась замечательная. Немного понервничали из-за Катиного костюма. Шинель ей широка и висела как мешок. Недаром Ольга Степановна сказала, что в другом месте приписали бы политику. Герой идёт из Кремля и в жалком виде. Но что же поделаешь, раз все трудно так достать. Последняя вещь прошла замечательно.
Катя сыграла очень хорошо роль героя, а Тамара замечательно художницу. Со стороны говорят, что прошло все замечательно. Публики было очень много. И что удивительно, много военных. Откуда они. Их здесь совершенно не было. Очень жаль, что мне не удалось побыть в публике. Очень! Очень. Мне бы хотелось смотреть, а не играть. Получила сегодня письмо от Юрки от 12.09.43. Ничего такого не пишет.
24 сентября 1943 года.
Что вчера было ночью! Это прямо трудно представить, не переживая. Понесло нас вечером на репетицию. Туда я шла, шёл небольшой дождь, а оттуда… Это жуть, что творилось. Ветер до того сильный, что не устоишь на ногах, сносит, дождь сильный, с силой ударяет в лицо. За один вечер сорвало все листья с деревьев. Вчера вечером очень многие заплутались в своём же посёлке. После, конечно, смешно, но в момент, когда мы шли домой, это было кошмаром.
Пришли домой, все вдрызг мокрые. Утром еле набрала, что надеть в школу.
Сегодня в школе была я дежурная. Очень неприятная история получилась с Толькой. Выгнала я их с Ивлевым дураком из класса и послала за матерью. Случайно за картошками пришла тётя Вера и копошилась прямо в классе в проходном. Он пришёл, лицо все в крови, и все-таки сидел не как нужно. Что за ребенок? Катя притворилась больной и пошла к Филатычу. Дал ей бюллетень до 27. Она поехала домой. И вот я сейчас совершенно одна, на свободе пишу в дневнике. Как я люблю работать, когда около меня никого нет. Если ты одна, и пишется, и работается как-то лучше.
Нужно идти на картошку. Уже все давно вырыли, а я что ждала, не знаю. Юрке до сих пор никак не могу написать письмо. Так часто писала прежде, а сейчас. Все время занято, а что делаю, не знаю, потому что ничего нет сделанного. Только рвёшься целый день. Сейчас написала Юрке письмо. Первое за такое продолжительное время.
25 сентября 1943 года.
Сегодня занималась в две смены. Ведь Катя уехала домой. Занималась с её первачками, что за интересная публика. Прочитают слово и смотрят на тебя, правильно ли. Вернулась из школы, и что же? Меня встречает мама (Анна Ефимовна Платонова). Как я была рада и удивлена её появлением, ведь совершенно не ждала её Катя! Катя, что так неудачно все с твоими поездками. Сколько времени не видела мамы и опять приедешь, её нет. У меня опять горе: надо идти в Рузу, чтобы успеть завтра к 9 часам утра на семинар пионервожатых. Сегодня вечером специально звонила в РОНО. Вот опять не прислали вызова, и не знаешь, идти тебе или нет.
Получила сегодня целую пачку разовых талонов. Получим 600 грамм сахару, 200 грамм конфет, 2 кг соли, 4 литра керосину, 10 пачек спичек, 800 грамм мыла, 100 грамм чаю. Такая неудача, не удалось получить все сегодня. Теперь только после выходного дня. Сегодня я выпила литр молока. Гнали коров мимо нас и продавали по 30 рублей литр. Удалось достать только 1 литр. За все пребывание здесь единственный литр молока.
27 сентября 1943 года.
Утром вышла из Рузы и еле-еле дошла до дома. Получили всё на разовые талоны.
2 октября 1943 года.
Все эти дни не было ни минуты свободной, чтобы черкнуть в дневник. Сейчас еле нашла его.
Вот уже второй день буду заниматься с ребятами во вторую смену с двух часов. Второй день в школу ходят ученики старших классов. Я сейчас молю бога, чтобы был один пятый класс. Если будут два шестых и два пятых, то нам с Катей дадут: мне русский в 5 классе, а Кате – арифметику. Кроме того, при любых условиях мне придётся вести черчение в шестых и седьмом классе. Так не хочется, да ведь я совершенно и не могу. Что делать. Ещё не принималась за пионерскую работу. Достанется мне, если узнают.
Вчера ходила в баню. Пришли из школы уже поздно. Бешеный военрук зачем-то явился в класс, рявкнул так, что все вздрогнули, и отчитывал их полчаса, а потом ушёл. Что ему надо. От этого дисциплина лучше не будет.
Вчера вечером были на репетиции. Ведь сегодня идти в Орешки выступать, а у Кати ещё нет костюма.
Мама пока ещё у нас. Все никак не уладим вопрос с квартирой. Думаем запроситься у Филипчука.
Эти дни писем нет. Да что я жду, когда сама за месяц написала только одно письмо Юрке, а то никому ничего. Забудут все меня, как и я. Но времени совершенно нет. Хорошо ещё, что вчера дорыли картошку.
Погода стоит сносная. Ещё не так холодно, и нет дождей.
Занимались только 2 урока. Третий уже проводила Катя, а я бегала домой, чтобы поесть и идти в Орешки.
Когда я прибежала, все уже были в сборе, и все отправились. Зашли за Тамарой. В Неверове нас приглашали выступать. Согласились с условием платы.
Шло нас туда 9 человек. Туда шли ещё невесело. Попросили турнепса у дяденьки. Он нам разрешил сорвать. Я дала ему за это 2 печеньки. Добрались туда, уже стемнело. Еле прошли в клуб. Сценка маленькая, но обошлись, ничего. Играли очень хорошо, особенно «Портрет героя». Кончили, собрались и отправились домой в 20 минут 12-го. Шли еле-еле, что доказывает, что шли всю ночь до 6 часов утра, что говорили дорогой. В Панове всех подняли, наверное, на ноги. Всю дорогу от Панова пели песни. Хохотали до того, что штанишки у некоторых были мокрые. Уже около самого Колюбакина зашли в лужу. Как пришли, я легла спать и не просыпалась до 10 часов и ничего не слышала. До того, что 2 печеньки как взяла, так и уснула, не съевши их.
5 октября 1943 года.
Сегодня первый день занятий в 5 классе провожу я. Дали русский и литературу. Сразу же и русский, и литература. Писали диктант и написали почти все плохо. Горе, горе! Не научить мне их ничему. Плохо преподавать, когда сама не знаешь, как следует, что нужно преподавать. Сидели в школе до 8 часов вечера. Поела и опять пошла в школу. Были там до 12 часов. Теперь каждый день будет, наверное, такая история.
6 октября 1943 года.
Первый урок русский. Объясняла новое, вроде бы поняли.
Записать бы побольше, да времени мало. Лучше напишу письмо Юрке. Сейчас только кончила Юрке письмо, а начала ещё утром. Писала, писала и еле окончила. Пишу ему третье письмо, а от него ещё не получала. Может быть, это раньше и посчитали бы неприличным, но мне сейчас это кажется вполне нормальным.
Хочется ужасно спать, а нужно ещё идти на репетицию.
Только сегодня получили 8 литров керосину.
Ой, ведь сегодня два раза была в кабинете у Уткина. Вышло так. Моя ученица ходила как-то за ужином и ей попалась в щах лягушка. Ее допрашивали, и я присутствовала, как её учительница. Ребята сидели отвратительно сегодня. Остались многие после уроков. Отпустила, уже стало темнеть, и сама пошла опять к Серегину. Да ещё ведь принесли бумажку, чтобы я явилась к Уткину и забрала уже двух своих питомцев. Тут уже дело серьёзное. Залезли в дом и утащили деньги и карточки, но, по-моему, девочка совершенно ничего не знает.
Мне, видно, везёт по этому делу. Ведь как-то ещё до занятий, 29 августа, я попала случайно на обыск. И вот и сегодня… Так неприятно быть во время таких сцен.
9 октября 1943 года.
Вчера вечером меня застала по дороге из школы гроза. Да, гроза!.. За всю свою жизнь (или я может быть не помню), но, кажется, грозы в октябре не было.
Сидела с ребятами после уроков до темноты. Только что вышла, пошёл маленький дождь. Потом все сильнее и сильнее. Был до того силен, что с крыши лило ливнем и с силой ударяло о землю. Потом вдруг яркая молния осветила серое небо, и далёкий раскатистый удар, потом, уже после, ещё и ещё.
За день так устала, что тут же, как пришла, почти и легла.
Сегодня день прошёл так же серо и незаметно. Пролетел ещё день жизни.
Ведь скоро будет 19 лет, а я… все та же дура, как и была несколько лет назад. Может быть, в некоторых отношениях хуже даже.
Сегодня снимали «урожай» со школьного огорода. На двоих с Катей получили мешок зелёных листиков капусты, и кроме, конечно, ничего.
Получила от Люси письмо от 30 сентября. Пишет, что от своего Яши не получает писем и очень переживает. Да, я верю, как трудно потерять друга. Хотя со мной этого не было, но есть хуже: я не имею друга. Может быть, Юрка друг. Но ведь мы родные. Он забыл, наверное, меня, потому что так долго не пишет. Сколько, сколько уже времени нет писем?
13 октября 1943 года.
Сегодня уже тринадцатое число, а я не записывала с 10. Опять запустила свой дневник. Хотя он не интересен совершенно.
Уже третий день провожу в школе зарядку. Ещё дали вести рукодельный кружок в старших классах. Что ещё остаётся мне делать, уж и не знаю.
Сегодня ходила в поссовет, жаловалась на шпану. Что делают, гадкие. Приводят их Максимов и Корягин. Раньше ходил всё Сидоров, а теперь пока его не было. Только ходят вокруг школы и поют песню «Татьяна». Или затянули «Моя любимая». Сегодня прошли вместе с Тарасовым Валей и даже поздоровались. Это что-то невероятное. Потому что от этой шпаны, кроме хулиганства, ничего не ожидай. Ещё Тарасов тихий по сравнению с ними. Завтра ему будет, бедняге, суд. Жаль мальчика. Будут судить якобы за то, что скрывался, потому что его год призывной 1928. Жаль, если осудят, пусть хоть и водится со шпаной.
Сегодня Катя получила письмо от Вани Грибкова. Вот уж никак не ожидала. Что ему вздумалось написать. Интересно, что говорил ему Шурка Ляпакин обо мне. Ведь это он дал ему наш адрес. Нужно написать ему, чтобы написал о Ване Тюряеве. Ведь ему, бедняге, отняли ногу.
Эх, дружки школьные! Где вы все? Может быть, уже половина из вас погибли за святое дело освобождения Родины!
Сейчас ужасно хочется спать, но надо ещё идти в школу, готовиться к урокам. Ну хоть бы раз поспать так как тебе хочется. Хоть бы разик!
Вчера зачем-то леший пригонял Костю. Наверное, поругаться с Клавкой или понадобилась бумага. Что-нибудь из этого. Это уж точно. Все-таки насколько пустой он человек. Как можно ошибаться в людях.
14 октября 1943 года.
Вчера вечером немного поплакала. Пришла в школу, и О.С. говорит, что я взяла её литературу. Она подчёркивала, что называется гиперболой. Я когда смотрела, нигде этого не было. Мне почему-то стало очень обидно. Пришла домой вчера, наверное, в час, а может и позднее.
Что же мне столько времени нет писем? Или мне платят за моё желание писать. Сколько уже времени. Нет, я больше не буду писать. Пока не получу первая. Может быть, мои письма уже надоели? Или люди раз разочаровались во мне? Зачем же унижать себя, писать, ждать, когда этим не интересуется.
Этот день останется в памяти на всю жизнь. Сегодня получила сразу два письма с сообщением, что умер Юра. Кто бы мог подумать, что и этого человека может победить смерть. А это именно и произошло.
Одно письмо получила от командира подразделения, в котором служил Юра, а другое от мамы.
До чего запарилась, что смотрю на адрес, номер «12556 И», и не знаю, откуда может быть это письмо, совершенно не узнаю адреса.
Как эта весть подействовала на меня, я и сама не знаю, знаю только то, что теперь у меня не осталось ни одного друга. Пишу «ни одного» сама не знаю почему, потому что кроме Юрки у меня никого не было. Моя совесть чиста перед ним, что будет дальше, я не знаю. Но мне кажется, что уже не найти никого, кто бы был так дорог мне, как он.
Юра, Юрка! Неужели тебя нет больше, неужели я не увижу тебя больше, мой дорогой. Я только сейчас почувствовала, что любила тебя. И за всю свою короткую жизнь одного. Только сегодня я писала в дневнике, что давно нет писем, и думала, что он забыл меня… дорогой, он уже не мог написать больше.
Кто же меня теперь будет утешать? Кому я могу выложить всю свою душу? Разламывается голова, а надо ещё идти работать. Господи, неужели даже в такой момент я не могу отдаться личной жизни. Нет! Я не могу сейчас сидеть дома. Нужно забыться, уйти, но куда?
Нужно написать письмо Тёте Лизе. Что-то они переживают все.
Эх, Юрка, Юрка! Тебя нет уже, и не будет больше, сероглазый соколок. Нет, я не могу больше писать.
19 октября 1943 года.
Как ушла в Рузу, и с тех пор ничего не записывала. Можно было бы многое записать, но сейчас просто нет сил.
В Рузе была два дня, 16 и 17, оба дня была у Нади Шевердяевой или Кочиновой, как она теперь пишется. Многое говорили с ней. Вот человек, с которым, поговорив, как-то отдыхаешь. Её, как и меня, так возмущает и угнетающе действует жизнь и стремление, поведение и многое другое современной молодёжи. Мы долго с ней говорили. И я ни с кем не была так откровенна, даже на бумаге я не писала всего, что я сказала ей. Она не осудит. Ведь в моем поведении нет того, что можно осудить, подвергнуть критике. Я во многом похожа на неё.
В Рузе ходила в кино «Леди Гамильтон». Трудная картина. Смерть Нельсона напомнила мне о Юре. Весь вечер я не могла успокоиться. Много переживала внутри себя. За дорогу и ещё плюс такое горе, я похудела сразу за эти дни. Как я только шла из Рузы, лесом не шла, а бежала почти. Никогда мне не было так страшно, как в этот раз, хотя ходила гораздо позднее.
Сегодня получили по списку. Смешно даже слышать, что дают нам на праздник. Крем, пудру, духи и новые тряпки. По-моему, больше никак их нельзя назвать. Кате дали платок большой за 200 рублей.
К Гарику приехал отец. Его сегодня отпустили из школы.
21-ого Катю вызывают в Рузу.
26 октября 1943 года.
Уже прошло почти 10 дней, как я не писала ничего в дневник, да есть ли когда время черкнуть хоть пару слов. Целый день, как заведённая машина. Все работа, работа и работа.
Думаешь, зачем мы живём? Какая преследуется цель жизни в этом? Какую пользу можно принести себе этой работой? И все ответы отрицательные.
Разве это жизнь, если все личное ставится ниже всего, даже хуже, когда ничего личного нет. Все-все забыто для того, чтобы сделать что-нибудь в школе, чтобы не запустить работу. Нет. Так адски работать долго невозможно. Каждый день самое раннее - это час, когда только ложишься в постель. Утром тоже не высыпаешься и бежишь, не покушавши в школу… И так каждый день. Работаешь, работаешь, и все тобой недовольны, каждый день за что-нибудь проберут, виноват ты или нет, может быть, уже не в силах сделать, и все-таки проберут. Вчера было комсомольское собрание, приняли троих в комсомол, а одного в кандидаты. Решили вести подготовку к 25 годовщине. Мне, конечно, дали оформление газеты. Что же это меня везде суют. Везде, везде, где только можно. Ведь человек не каменный.
Как эти праздники, знай, что не спать все ночи. Ещё задача, что мне готовить с пионерами? Я просто не умею и не знаю, с чего начинать. Организовывать тимуровские команды, работать с ними, а как? Кто мне об этом хоть что-нибудь рассказал? Никто и никогда не говорили, а сама я ещё не сочинитель в этом деле. Нужно увлечь ребят в это дело, а это можно сделать только умеючи или с талантом, я ни тем, ни другим не отличаюсь.
Ещё я эти дни так плохо себя чувствую. На душе так тяжело. Особенно вчера так хотелось плакать. Или, может быть, от того, что как раз был месяц смерти Юры, или сердце ещё чего-то предчувствует. Что может быть?
Тяготит, что не приезжает так долго мама и, главное, не пишет, что с ней, почему она до сих пор не приехала и не черкнула о себе хоть пару слов.
Я сейчас стараюсь забыть Юру. Не беру ничего, что напоминает о нем. Не читала ни одного его письма. В выходной так хотелось, но чувствую, что не выдержу. Лучше забыть, похоронить в душе всё что было, не говоря никому и не вспоминая. Так лучше. Память о нём останется во всей моей жизни как светлое место, как лучшее, что было в эти трудные военные годы.
Посылали подарки бойцам. Я написала письмо, всем оно очень понравилось.
Можно теперь ждать ответа, но зачем всё это. Я сама ругаю себя за то, что все-таки проявляется что-то женское. Ведь была уже переписка с одним. Все кончилось как-то глупо сразу. Так и тут может быть то же самое. Я теперь одна, совершенно одна, и никто не действует на мою душу. Бросила писать Шурке и не буду, если не получу от него сама письмо. Даже не отвечала Люсе. В последнем письме она так унизила себя в моих глазах, что отпало все желание писать. Я не могу быть такой ветреной и непостоянной в отношениях с людьми. Если есть в человеке гордость, он не будет себя вести так низко. Я не гордая, по-моему, хотя слышала от многих это слово в характеристике меня. Это часто говорил Костя. Тут как-то зачем-то приходил, но я даже не говорила с ним. Это было на второй день, как я получила весть о смерти Юры.
Зовут меня в выходной в Москву. Но мне страшно ехать к нашим. Я не выдержу во время разговора с Тётей Лизой (мать Юры). Мне будет стыдно. Хотя сама не знаю, чего. До чего я дика в этом отношении и ругаю себя за это, но, может быть, это лучше. Может быть, порядочные люди оценят это. Да. Скромность не портит девушку. (Ах, зачем я это все пишу?)
Я до сих пор не могу понять себя и не стараюсь сделать это. Во мне столько противоречий. Иногда в душе думаешь так, а поступаешь по-другому. Но избавиться от этого не могу.
Вот за все, что не писала, написала много. Как бы мне хотелось оправиться от душевной боли. Сегодня всю ночь мучали кошмары, и так хотелось плакать, когда только проснусь. А сейчас нужно забыть снова все и бежать в школу, а то ещё дадут нагоняй за то, что долго нет.
«Нет друга, которому можно было излить всю свою душу, который понимал и любил меня».
30 октября 1943 года.
Вечер перед выходным. Наконец нашла время черкнуть немного о происшедшем.
Ведь опять не писала уже сколько времени, а записать было много чего.
Вчера прошёл праздник 25 годовщины комсомола. Как водится, спешка в подготовке была ужасная. Мне поручили оформлять стенгазету и фотогазету. Конечно, никто не помог.
Изругалась я ужасно, но бессильна что-нибудь сделать: сорвать всё не хочется. Лучше помучаться, а сделать. Получились обе вещи хорошо. Только сделала, и уже всё забыто, вся работа и забота. Вот так всё время. Каждый день приходишь во 2 часу. Когда же это кончится только? Ведь постепенно устаёшь.
Ой, ведь скоро 7 ноября. Вот ещё будет волынка, да ещё конец четверти навалится в это время. Опять подготовка к выступлению, опять газеты. Да ещё что-то мама никак не едет и не пишет уже с 8 числа, что с ней случилось, обещала обязательно написать, уже начинаю беспокоиться.
Вчера весь вечер сидели с Клавой оформляли газету. Пошли уже в 12 часов в клуб, да ещё на горе весь вечер почти не горел свет. Пошли и забрались в дровяной склад. Хохотали по дороге и ругались все вместе. Пришла туда, нашла Катю, но не осталась там, а пошла домой. Катя пришла тут же за мной: сказали, что ничего не будет, а сами выгнали всех, и было кино. Какое свинство со стороны комсомолки, зав. клубом. Так, называется, отметила календарный день, я бы не простила этого никогда. Не знаю, что смотрели на это Клюева и все эти представители.
Позавчера получила от какого-то Викторова Пети письмо. В общем, из той части, где служил Юра. Написала ему письмо. Это письмо первое за много времени моего молчания. Сейчас только написала письмо Людке Никоновой, а то не отвечала уже на два ее письма.
Продолжение: Судьба и душа Татьяны. Вторая часть: 12 ноября 1943 — 1 января 1944
