Защита Родины — военные воспоминания очевидца. Часть 4, заключительная. Май — июнь 1944 г.

Предыдущие публикации: 

Защита Родины — военные воспоминания очевидца. Часть 1. Оккупация Колюбакино
Защита Родины — военные воспоминания очевидца. Часть 2. Связисты. Февраль — декабрь 1943 года
Защита Родины — военные воспоминания очевидца. Часть 3. Ноябрь 1943 — май 1944 гг.

Как проходила операция «Багратион»

До того дня, как я попал в 42 Смоленскую дивизию (Почему-то её у нас в то время называли «штурмовой»), я десять месяцев был в составе штабной роты 973 отдельного батальона связи, который обслуживал штаб 69 стрелкового корпуса. Боевой путь корпуса в августе 1943 года начался под г. Ельня. До декабря мы дошли до Днепра на Оршанском направлении.

Бои за Витебск

С декабря 1943 по апрель 1944 мне пришлось участвовать в боях за Витебск.

В апреле 1944 года ночными переходами мы перешли в район между Оршей и Могилёвым. В период затишья корпус готовился к новым боям. 

В мае месяце мне, восемнадцатилетнему помощнику командира взвода Морзе, была вручена медаль «За боевые заслуги». 

Вскоре после этого, в конце мая месяца, многих ребят направили из батальона связи в «низы», в стрелковые части.  В числе этих парней был и я. Помню, нас  собрали в политотделе корпуса. Зачитали приказ командира. Смысл приказа был прост: тех, кто был в немецком плену, или в зонах оккупации гитлеровцев, и не искупивших свою вину, направить в состав стрелковых частей. Признаться, нас этот приказ обижал. Да, в свои 16 лет я полтора месяца находился на оккупированной территории в Рузском районе Московской области.

Да, я видел фашистов, видел их зверства, сам неоднократно подвергался опасностям. Я знал против кого воюю. Мною двигало чувство мести, ненависти к врагам. Приказ о переводе таких как я, звучал как какое-то наказание за неизвестные и непонятные нам грехи. В то же время я был рад, что смогу вплотную сойтись в боях с фашистскими захватчиками и в меру своих возможностей рассчитаться с ними за их злодеяния.

В расположение 42 стрелковой дивизии я пришел к вечеру. Меня направили в 44 полк, в 3-й батальон. Явился в штаб батальона. Расспросили. Задавали обычные вопросы: кто, откуда, образование. Узнав, что я до войны окончил восемь классов средней школы, сочли грамотеем и предложили стать писарем батальона. Я определенного согласия не дал. Мне порекомендовали подумать. Вышел из штаба, услышал музыку и пошел к её истокам. Шел концерт армейского ансамбля. Зрителей было много, но я чувствовал себя одиноким: ни одного знакомого лица. Концерт был веселым, артисты выступали с хорошим настроением, и оно живо перенималось бойцами. Душа моя понемногу оттаяла, и во мне зарождалась уверенность в том, что все будет хорошо: Бог не выдаст, козел не съест. Из всей программы запомнился припев песни:

«Бери кремень и трубку с дыркой.

Чиркай, чиркай, чиркай!

Минут и десять не пройдет –

Огонь валит и дым идет.

Во всем поможет нам «катюша»

Универсальный огнемёт».

Песня была посвящена, как видите, «Катюшам», но в фронтовом преломлении. У нас из-за нехватки спичек, действительно, всегда были с собой такие «Катюши» для добывания огня. Исполнитель многократно вызывался «на бис».

После концерта я узнал в штабе, что на должность писаря, которую мне предлагали, назначен какой-то другой парень, а меня направили к разведчикам. Это было отделение разведки при  батальоне, призванное исполнять функции боевого  охранения и  быть резервом полковой разведки.

Настоящее знакомство состоялось утром следующего дня. Отделением командировал старший сержант Акунин, немного старше меня. Запомнились татарин Нафиков, узбек Рахим Джуманиязов, Шульгин. Имена других ребят забыты начисто. Наше отделение не входило, кажется ни в какой взвод, а прямо выходило на штаб батальона. Часто у нас был нач.  штаба Милушкин. 

Командиром батальона был капитан Платов М.И. Он был в отличие от нач. штаба приземист и подвижен. 

ПЛАТОВ МИХАИЛ ИВАНОВИЧ

Место рождения: Московская обл., Виноградовский р-н, у. Мартихи Дата поступления на службу 1941г. Воинское звание: майор Наименование воинской части: 44 стрелковый полк 18 гвардейской стрелковой дивизии ГУК НКО Закончил службу в звании майора после ранения: 05.01.1945 г. Награждён Орденом Красной Звезды. https://pamyat-naroda.ru/

Оба они были москвичами. Меня они называли своим земляком. В течение двух с половиной недель в прифронтовой полосе мы ежедневно занимались в поле. За деревней, где располагался полк, был неглубокий овраг. Наш сержант облюбовал его. Мы уходили с глаз долой от начальства и отрабатывали по наставлениям и на практике всевозможные задачи, связанные с разведкой. 

Шел июнь, погода была прекрасная, и мы занятия сочетали с отдыхом. Много рассказывали о своем довоенном житье-бытье, о фронтовых путях дорогах. Особенно тесно я сошелся с Рахимом Джуманиязовым. Он был старше меня лет на пять, имел среднее агрономическое образование. Дома у него осталась жена. Я подробно расспрашивал его о незнакомой мне Средней Азии, о людях, занятиях, природе. Рахим не уставал приглашать меня:

— Кончится война, ты, Володя, обязательно приезжай ко мне в Хорезмскую область, Усть-Ургенческий район, сельсовет Аяк-Дорман, колхоз имени Калинина. Я тебе такой плов приготовлю из молодого барашка! Пальчики оближешь!

В свою очередь я звал его к себе в Подмосковье.

Однажды, укладываясь на ночлег, он доверительно сказал мне: «С тобой, Володя, я пойду в разведку».

Числа семнадцатого-восемнадцатого июня наш полк вышел к переднему краю. Расположились в лесу. Обычная обстановка. В такой близости передовой мне и раньше не раз приходилось бывать. Командир корпуса генерал Мультан Н.Н. устраивал наблюдательные пункты почти в расположении полков, особенно в боях за Витебск, и требовал, чтобы у него на НП была также телеграфная связь. Нам связистам, изрядно доставалось работать под огнем.

В данной ситуации разница состояла в том, что  нас ожидали непосредственные схватки лицом к  лицу с врагом. В один из вечеров наша группа разведки была выдвинута на передний край. Помню, ходами сообщения мы вышли в первую линию окопов. Она проходила в сосновом бору по левому берегу неширокой реки Проня. Река была рядом под песчаным обрывом, а за ней террасами, поднимаясь вверх, простиралась ничейная полоса. На том берегу, на отдаленном взгорке были окопы фашистов. Нас удивило безлюдье на передовой. Батальон, державший оборону на этом участке, был осторожен. Маскируясь, мы внимательно рассматривали берег, где засел неприятель. Я до сих пор не знаю, какая задача была поставлена перед нами, какова была цель этой «экскурсии». Видимо просто осмотреться, осмелиться. Затемно мы вернулись в свое расположение. Лес, в котором мы находились, постоянно заполнялся. В этом лесу мы отметили трехлетие со дня начала войны. В ночь на 23 июня в небе затарахтели самолеты, а с рассветом на запад пошли косяки пикирующих бомбардировщиков. Нас ввели в линию окопов. Прошедший накануне дождь налил в окопы воды, раскисшая глина засасывала ноги. Загрохотала арт. подготовка. Началось! 

Начало операции «Багратион»

Наш батальон в прорыве обороны противника не участвовал. Мы вышли из окопов часов в десять утра. Светило солнце. Бой шел впереди. Бор, где мы побывали накануне на передовой, остался справа. На Проне была уже наведена переправа, и саперы, окончив работу, ловили в реке всплывшую оглушенную рыбу.

Наступление началось. В то время мы не знали, что являемся участниками операции «Багратион», не знали, что все Белорусские фронты двинулись вперед.

Операция состояла из двух этапов. На первом (23 июня - 4 июля) проведены Витебско-Оршанская, Могилевская, Бобруйская, Полоцкая, Минская операции. В результате 1-го этапа Белорусской операции были разгромлены главные силы группы армий «Центр». 

Не знали, но чувствовали, понимали, ощущали свою силу. Солдату, выполняющему свою очень важную и простую задачу — идти вперед, не всегда нужно забивать голову проблемами глобального масштаба. Каждый должен выполнять свой маневр. Это суворовское правило нам хорошо было известно. Мы шли вперед, фашисты пятились назад. 

Было нелегко. Поднявшись на высоту, где располагались линии окопов противника, мы увидели, как достался прорыв. На левом фланге, в пойме реки, на запад в строю шли наши танки. Перед ними вставали разрывы, один наш танк горел. Для врага наш удар был неожиданным. В этом мы убедились, видя с какой поспешностью он отступал. Много было брошенной техники, складов боеприпасов, продовольствия.

В этом наступлении мне довелось пробыть только семь дней. Можно описывать каждый из них, но едва ли это нужно делать. В архивах есть точные оперативные сводки. Жаль, что эти архивы пока молчат. Надо бы их заставить заговорить. Но эта моя неделя была расцвечена отдельными эпизодами. Вот о них и хотелось написать.

Операция «Багратион» — освобождение

В один из первых дней наступления мы шли по широкому большаку. По обе стороны от него кое-где дымились сожженные немецкие автомашины. Впереди виднелась большая деревня, которую дорога делила на две примерно равные части. Из березовой рощи, скрывавшей несколько артиллерийских батарей, выползли на дорогу грузовые автомобили и, развив скорость, мчались к деревне, оставляя за собой пыльные облака. Возле моста, недалеко от деревни, по кювету взад и вперед прохаживался небольшого роста майор. Когда мы приблизились, он обратился к начальнику штаба батальона старшему лейтенанту Милушкину, и попросил остановить походную колонну.

— Местность обстреливается прямой наводкой, двигаться небольшими группами, соблюдать дистанцию в 200 м. Подошел командир батальона. После небольшого совета послышались команды.

— Отделение разведки, за мной! — прокричал Милушкин, и  наши ребята мигом оказались около него. — Пошли!

Мы двинулись первыми. Было ясно, что за этой деревней Черневка на противоположном берегу реки Баси укрепился враг. До деревни шли кюветами, а оказавшись в деревне, стали перебегать от дома к дому.  Скатились к реке по тропинке и лавам. На берегу Баси в этом месте было много трупов наших бойцов. Майор был прав — их положила вражеская артиллерия. Трупы были буквально растерзаны. По лавам перебрались на другой берег и залегли на краю поля у шатра, дожидались дальнейших указаний и вскоре направились к дороге, по которой проскакал на своем огромном жеребце командир полка майор Андрющенко. 

Андрющенко Владимир Кузьмич

Командир 44-го стрелкового полка 42-й стрелковой дивизии 49-й армии 2-го Белорусского фронта майор В. К. Андрющенко особенно отличился в Белорусской стратегической наступательной операции. Полк под его командованием отлично действовал при форсировании рек Днепр и Проня в Шкловском районе Могилевской области Белоруссии. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1944 года, за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство майору Андрющенко Владимиру Кузьмичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Продолжал отважно сражаться на фронте. В ходе Восточно-Прусской наступательной операции в бою 16 февраля 1945 года был вновь тяжело ранен, эвакуирован в госпиталь в Житомир. Был выписан уже после Победы. https://warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2549

Дорога втягивалась в лес. Шли мы быстро. Обгоняли тяжело нагруженные подводы и группы утомленных бойцов. Километра через полтора лес кончился. Дорога вышла в поле. На опушке мы увидели большую группу офицеров. Среди них был командующий 69 – стрелковым корпусом генерал-майор Мультан Н.Н.

С ним командующий артиллерией, связисты. На плечах генерала был накинут маскировочный халат.

Увидев нашу группу во главе с Милушкиным, он сказал напутственно:

— Противник просматривает поле. Бьет прямой наводкой. Идите кюветом.

Мы так и сделали. Дорога впереди была совершенно пуста. Правда было видно, что к деревушке, расположенной слева от дороги, приближалась пешая колона. Прошли с километр. Никто нас не потревожил. Обратили внимание на то, что на проезжей части дороги пыль, прибитая недавно прошедшим кратковременным дождем, никем не потревожена. Ни следа.

Через полкилометра с вражеской стороны пролег след самоходки. Было видно, что она сделала разворот и ушла обратно. Старший лейтенант высказал мысль о том, что по этой дороге наши части либо прошли до дождя, либо мы идем первыми. А посему надо быть осторожнее. Подошли к лесу. Он оказался совсем небольшим, за ним просматривалась деревня. Было непривычно тихо. Артиллерия погромыхивала где-то правее нас.

Вот и деревня. По правую сторону от дороги одиноко стоял дом, а по левую — деревенский посад, обращенный к речке с развороченным деревянным мостом. За мостом деревня продолжалась вдоль дороги, а затем поворачивала своей улицей вправо. Слева от нее среди поля в некотором удалении виднелось кирпичное двухэтажное здание.

Ребята, шедшие по правому кювету, подошли к дому, толкнули входную дверь. Она оказалась закрытой. Собрались все вместе около этого дома. Постучались. Дверь открыла пожилая женщина. Помню ее удивление и радостные глаза, улыбку. Она перекрестилась и бросилась на шею Милушкину.

— Родимые! Наконец-то мы вас дождались! Потом она как-то очень быстро, будто спохватившись, отпрянула назад к двери и, указывая рукой в сторону заречной улицы деревни быстро проговорила: Там немцы. Они недавно взорвали мост через речку. Большинство их, кажется, ушло, но я в окошко только что видела, как они копошились на задах.  Туда не ходите, видно, мало вас… А вы здесь стрелять будете? У меня дочь беременна, не напугалась бы… Мы как могли успокоили женщину, отошли от дома метров на 100 и заняли круговую оборону в огромной воронке от авиабомбы, взорвавшейся здесь, вероятно, еще в 1941 г.

Милушкин предложил активных действий не предпринимать, а послать кого-нибудь назад, к батальону, предупредить о том, что мы в непосредственном соприкосновении с врагом. Поручили это сержанту Нафикову. Пригибаясь, он заспешил по кювету в обратную сторону. Он уже был в метрах в двухстах, когда мы вдруг увидели, как наперерез ему из леса вышел здоровенный фриц с винтовкой в руке. Немец и Нафиков не видели друг друга, а расстояние между ними сокращалось. Из нескольких автоматов мы ударили по фашисту, он упал, но тут же вскочил и неожиданно быстро скрылся в посевах ржи. Наши выстрелы были услышаны противником, оборонявшим деревню. Несколько мелких мин прошелестело над нашими головами и разорвались неподалеку от Нафикова. Он повернул к нам.  В воронке, не выдавая себя, мы просидели с полчаса. Ждали прихода наших. Но их не было. В чем дело? Неужели мы так далеко от них оторвались?

Во дворах близлежащих домов собрались жители. Одна девушка принесла нам воды. Мы напились, и предложили всем уйти в укрытия. Жители разошлись. А мы решили отойти назад и вместе со своим батальоном освободить деревню. На участках земли, примыкавшим к домам, были посевы ржи. Мы пробивались в них и отправились в обратный путь. То и дело во ржи мы натыкались на скарб, вынесенный из домов, видимо, на случай пожара, а скорее всего от разграбления отступавшими врагами. За посевами ржи до леса простиралась луговина. Мы пошли по ней. Неожиданно мы обратили внимание на идущих низиной к деревне четырех военных. Посигналили. Они нас тоже увидели. Сошлись. Они оказались артиллерийскими разведчиками. С ними была рация. Возглавлял группу молодой майор. Он представился, назвав свою фамилию: «Сорокин».  Два офицера (наш и артиллерист) отошли в сторонку. Милушкин обрисовал обстановку. Артиллерист весело засмеялся и сказал:

— Знаете, что, ребята, вы оказались не в зоне действия своего полка, а у своих соседей слева. Мы поддерживаем ваших соседей огнем. Но это не значит, что вы должны срочненько уходить к своим. Надо и здесь поработать.

Майор загадочно подмигнул.

— Сейчас мы подсыпем жару фрицам!

Он обратился к сержанту с рацией:

— Вызывай огонь.

Затем он спросил Милушкина:

— Может, нам под шумок, выбить фрицев из деревни? Нас пятнадцать человек, встанем цепью по обе стороны дороги, а когда наши громыхнут, пойдем в атаку. Только надо погромче кричать «Ура». Ну, принимается мой план?

Майор Сорокин нам всем сразу понравился: смелый, решительный, веселый. Мы согласно кивнули головами, а наш старший лейтенант сказал твердо:

— Принимается, майор.

Стали выходить на исходные позиции. А когда около деревни и на её улицах стали рваться снаряды, мы кинулись в атаку. Мне выпало место идти в цепи справа от дороги. Рядом со мной бежал младший сержант узбек Рахим Джуманиязов. «Ура» кричали по очереди. Сначала оно раздавалось в левофланговой группе, а затем этот возглас подхватили мы, правофланговые. 

Неширокую речку одолели сходу. Фашисты после взрыва моста не успели перегнать, оказывается одну машину. Легковой автомобиль застрял в речке. Из воды виднелась верхняя часть кузова. Я с разбега прыгнул на кузов, а с него на другой берег. Противоположный берег был обрывист и взбираться на него не было смысла. Вдоль русла пролегала довольно широкая прибрежная полоса.  Правее был виден овражек, идущий от деревни. Мы побежали к нему. В этом обрывистом берегу жители, оказывается, понаделали укрытий.  И когда мы пробегали мимо щелей, десятка два людей бросилось к нам.

Радость, ликование было выражено на лицах. Ответить на их приветствие нам было некогда. 

Продолжая кричать «ура», стреляя на ходу, мы ворвались в деревню и оказались во фланге немецкого заслона. Немцы поспешно отступили. Любопытно отметить действия Рахима Джуманиязова в этом бою. Он заметил, как несколько фрицев на лугу за дальними огородами повскакали на лошадей и помчались наутёк. Рахим бросился за ними, в горячке боя тоже взобрался на лошадь, устремился вперед, но обнаружил, что он один, вернулся назад. Возвращаясь, он увидел вражеского солдата, который крадучись выбирался из деревни и уходил в сторону кладбища.  Рахим отпустил коня и незаметно стал его преследовать. Кончилось тем, что он принудил немца сдаться в плен, когда тот за кладбищем пытался улизнуть на мотоцикле, который там был припрятан. Рахим привел этого фрица в тот момент, когда мы уже отдыхали, пили воду, умывались. Вокруг нас толпами ходили старые и малые. Мы едва успевали отвечать на их вопросы. Три года они были под фашистским сапогом униженные и оскорбленные, радость их можно было понять. Долгое время мы в деревне находились одни — кучка бойцов и два офицера, полномочные представители великой Армии, освобождающей родную землю от оккупантов. Начало смеркаться, в освобожденную деревню вошли войска. Мы окончательно убедились в том, что оказались в полосе наступления наших соседей слева. Какой полк я сейчас не могу вспомнить.

Помню, как один из офицеров вошедшей в деревню части, восхищенно переписал наши фамилии, сказав, что будет возбуждено ходатайство о представлении нас к правительственным наградам.

Битва за Днепр. Операция «Багратион»

Нашему отделению в расположении другой части делать было нечего. К тому же фашисты злобно обрушили на деревню шквал артиллерийского огня. Вреда он никому не принес, но как-то ускорил наш отход. В темноте, опустившейся на землю, мы пошли вдоль линии фронта на север. Там было нужно искать наших. Не стану говорить об этом ночном переходе. 

Сказать — пошли вдоль линии фронта — значит, почти ничего не сказать. Разве можно было определить, где передовая? Ракеты взмывали в небо не только слева, на западе, но и впереди и справа. Противник мог встретиться в ночи на каждом шагу. 

На нашем пути были поля и перелески и снова поля, возвышенности и овражки. Шли мы долго. Уже брезжил ранний июньский рассвет, когда мы натолкнулись на большой рубленый сарай. Ворот ни с одной стороны не было. Вокруг строения были видны ходы сообщения. Но они были вырыты не сейчас. Видимо, здесь проходила линия обороны в 1941 году. В сарае были остатки соломы. С осторожностью убедившись, что ни в сарае, ни около него немцев нет, мы легли отдохнуть. Проснулись мы часов в шесть утра. Было совсем светло. Солнце разгоняло клочья тумана, и мы увидели, что за низиной в полукилометре от нас находится деревня. Вдоль деревни шли колонны частей.  Мы двинулись наперерез войскам, чтобы узнать кто они. Я был крайне взволнован, когда увидел ребят из своего 973 батальона связи. Все! Наши, наш корпус!

Полк надо было догонять, и мы пустились в погоню.

Пришлось прибавлять скорость. Гимнастерки наши были мокрые от пота — хоть выжимай. В полдень мы уже шагали со своими. Часам к двум дня полк вошел в лес. Командиры объявили привал. Кто-то принес новость: рядом  Днепр, к вечеру предстоит его форсирование. С этой знаменитой рекой мне уже приходилось встречаться. Первый раз видел его краем глаза в районе, прилегающем к хуторам Белынь на Оршанском направлении. Дважды, в декабре сорок третьего и в апреле сорок четвертого переходили его на марше около железнодорожной станции Гусино. А сегодня предстояло переправляться через него в наступательном строю.

Когда мы подтягивались к лесу, где сейчас расположились, нас обогнала колонна машин с понтонами на борту. Значит, будут делать переправу. Какой он здесь – Днепр? Широкий? Глубокий? Хорошо бы измерить его ширину, а не глубину.

Часов в семь вечера нас подняли с места, построили объяснили обстановку, поставили задачи. Продвинули лесом под углом ближе к реке. Долго ждали сигнала. Сумерки сгущались. И вот началось.

Команда: «Бегом!» Побежали вниз. Опушка, впереди широкий луг, пологий берег, за ним полоса воды. Это Днепр. Кажется, не очень широкий.  Конечно, не Проня, не Бася, а как Москва река в районе Тучкова. Мост наведен. Он упирается по ту сторону Днепра в крутой берег. Чтобы выскочить на огромное поле, простиравшееся на том берегу, надо в конце моста повернуть направо, там овражек. Именно туда поворачивают бегущие бойцы, форсирующие Днепр ранее нас.

К мосту движется не только наш батальон. Справа из лесу огромной сороконожкой выполняет движение другое подразделение.

Левее нас на бугорке за кустами командир полка майор Андрющенко и начальник штаба майор Герасименко. Они жестами показывают нам: «быстрее, быстрее, быстрее!»

Вдруг на том берегу вспыхивает веер огня, тотчас резкий грохот бьет в уши.  Противник открыл артиллерийский огонь. Как мы уже потом узнали, фашистские «Фердинанды» вышли из лесу на дальнем пригорке и ударили прямой наводкой по переправе. Огонь не остановил бойцов. Они бегом преодолевали мост, бегом выскакивали на плацдарм, разбегались цепь и шли вперед туда, откуда били фашисты. Вот и я на мосту. Рядом где-то друзья. Слышится топот бегущих людей, тяжелое бьёт сзади по ногам. Тесемки вещмешка ослабли — развязался. «Письма,—мелькает в мозгу, надо во что бы то не стало спасти письма. Их нельзя бросить». Резко останавливаюсь. Меня обегают. Оборачиваюсь, вижу рассыпанные мои солдатские пожитки и среди них прорезиненный мешочек, где упакованы драгоценные письма из дома. Приседаю, хватаю мешочек и в этот момент где-то рядом новый оглушительный, слепящий взрыв. На меня наваливается и сползает падающий солдат. Он безжизненно раскинулся на дрожащих, гудящих досках переправы. Словно подхлестнутый, вскакиваю бегу вперед. «Сейчас снова ударят, надо бежать налево». И я с моста поворачиваю влево. 

Берег крутой, кусты хватаюсь за них, отхожу подальше от моста. Разрывы заглушает громкий стук сердца. Оно, кажется, того гляди вырвется из грудной клетки. Выбираюсь на луг. Сумерки сгустились. Переправа продолжается. Можно идти спокойно, немного передохнуть от бега и неприятного чувства страха. Иду и думаю: «А ведь меня сейчас, может письма от гибели спасли?»

Что отчетливо отпечаталось в памяти из того, что происходило форсирования Днепра? Прежде всего то, что мы безостановочно шли на запад. Гитлеровцы отступали. Нам было уже известно, что соседние фронты громят и гонят врага с родной земли.

Операция "Багратион". Могилев

На следующий день мы перешли железную дорогу Могилев - Орша в районе станции Латва, находящейся примерно посередине между Могилевым и Шкловом. Говорили, что Шклов в это время еще не был освобожден. Наш прорыв создавал угрозу окружения для фашистов, оставшихся в Шклове. По дороге из Шклова на Березино немцы начали отход. Шли они днем и ночью наиболее активно.

Вспоминается, как уже к вечеру (это было на другой день после форсирования Днепра) командир полка майор Андрющенко сформировал конный отряд и в ночь отряд выступил к дороге, по которой отступали немцы.  Наши «охотники» вернулись в свое расположение на восходе солнца. Бурно делились впечатлениями. Их нападение на отступающую колонну было, конечно, неожиданным для врага. Отряд сумел создать затор, воспользовавшись сумятицей, пострелять фрицев и отошел, когда на дороге образовалась приличная пробка. Авиации утром и днем было над чем «поработать».

На обратном пути в одной из деревушек наши ребята выловили власовца. В то утро я видел изменника Родины. И впечатление осталось о нем самое отвратительное. Представляете, здоровый, молодой мужик. Морда красная и полные страха глаза. Они бегают, ищут пощады, а встречаются с презрительными, карающими взглядами тех на которых он поднял свою поганую руку. Было мерзко быть около него. 

Говорили, что он сам себе копал могилу…

В тот день командир батальона Михаил Иванович Платов подозвал меня и сказал: «Знаешь, что, земляк! Пойди к отделенному и скажи, чтобы он тебя не искал. Ты будешь отныне со мной. Понял? Куда я — туда и ты. Вещьмешок сдай моему ординарцу, вон тому старикашке. А при тебе должен быть автомат с запасными дисками, лопатка, две фляги. Одна с водкой, другая с водой. И чтобы они никогда не пустовали. Особенно с водой. Согласен? — «Как прикажете!» ответил я.

Так я вдруг стал «оруженосцем» капитана.  Мне кажется, сделав так он поступил мудро. Здесь я подхожу к заключительному эпизоду моего участия в боях.

Мы шли вперед. Прошли районный центр Белыничи, встретились с речкой Друть. 

Было 30 июня 1944 года. Шел седьмой день наступления.

Часов в пять вечера в лесу сделали привал. Капитан отправился в штаб полка по вызову. Вернулся он оттуда с майором-артиллеристом. Созвал командиров рот. Передал приказ. Надо было выбить немцев из какой-то Кулаковки и двигаться дальше к дороге, кажется Могилев- Березино.

Операция "Багратион". Память Великой Победы

Я, как мне было положено, находился в группе с командиром батальона. Вышли на опушку леса. В низине среди полей виднелись крыши деревни. Одна из рот нашего батальона была развернута в цепь. Мы переждали некоторое время и пошли вперед. Навстречу нам появилось двое ребят из моего подразделения. Они доложили, что деревня освобождена без единого выстрела. Она оказалась пустой —ни жителей, ни немцев. Получив указание, как поступать дальше, ребята поспешили в Кулаковку, а мы не спеша продолжили путь по пыльной дороге.

В деревне действительно, не было ни души. Командир батальона подмигнул мне:

— Как у тебя, Володя, боезапас на месте?

Я его понял. Он имел в виду содержимое фляжек.

— Все в порядке, — ответил я.

— А не спрыснуть ли нам легкую победу? — обратился он к своим спутникам.

Возражений не последовало. Они расположились возле одного из домов, выпили по чарке и поднялись, чтобы идти дальше. Все роты, кроме минометной, прошли деревню. Следом за нашим батальоном из леса в походном порядке выходили другие подразделения полка.

Миновав овражек, вышли в поле. Дорога вела к лесу, который выгибался от деревни по пути нашего следования большущей подковой. В изгибе подковы на равном удалении от опушки леса виднелись постройки одинокого хутора. Нам предстояло пройти его. Мы, верно, отошли от Кулаковки метров двести, когда перед нами выросла высокая фигура Рахима и коренастая Шульгина. Опять наши ребята!

— Товарищ командир! — торопливо, с акцентом заговорил Рахим Джуманиязов. — Там, в хуторе, фашисты…. Нельзя идти.

— А где же батальон? —  опешил Платов.

— Товарищ капитан, — вмешался в разговор Щульгин, — наши проследовали через хутор в лес, а спустя минут пять вон оттуда (он пальцем показал опушку леса правее хутора) двинулись толпа немцев и они заняли хутор.  Мы отрезаны от наших. Идти действительно нельзя…

— Вот подлюги, — пробурчал командир батальона. — А где наши минометчики?

— Здесь мы, — отозвался командир минометной роты.

— А ну-ка, ребята, бросьте в хуторок несколько зарядов.

— Будет сделано.

По хутору было сделано несколько выстрелов. Командиры за огнем наблюдали в бинокли.

— Что-то напутали наши разведчики. «Еще своих зацепим», — сказал кто-то из них.

Минометный налет по хутору потребовал времени. К ним приблизилась со стороны деревни колонна бойцов. Это оказался второй батальон нашего полка. Наш комбат обратился к командиру подошедшего батальона.

— Слушай, разверни взвод. Говорят, в хуторок немцы вошли…

Цепь бойцов пошла вперед. Мы шли следом. В хуторе никого не оказалось.

Вот и лес. На дороге, держась по ротно, ожидали нас бойцы нашего батальона. Командиры рот подошли к комбату посоветоваться, уточнить маршрут движения.

Снова, теперь уже из-за деревьев, появились ребята из моего отделения. Они были чрезвычайно встревожены.

— Товарищ комбат! Метрах в двухстах отсюда на опушке леса немцы. Вон там. Только что видели. Они указали в сторону, где они увидели фашистских солдат. Это было справа от нас, ближе к хутору.

Капитан в сердцах выругался: мерещатся, мол, вам везде фрицы. Вот уж, действительно, — пуганая ворона куста боится.  Он повернул ко мне голову и сказал:

Надо самому проверить. За мной, Володя! И побежал по заросшей дороге вдоль опушки леса. Слева стеной шумел на ветру лес, справа за узким мелколесьем простиралось ржаное поле. Я бежал за комбатом метрах в восьми. Дорога резко повернула вправо. И вдруг впереди в кустах я увидел несколько фигур, одетых в серо-зеленное обмундирование. Немцы стояли к нам боком и один из них в бинокль  смотрел в сторону  Кулаковки. До них было не больше двадцати метров. Не помню, что было вначале — мой крик или внезапная остановка. Я крикнул:

— Капитан, немцы!

Комбат мгновенно резким прыжком влево скрылся в лесу. Я тоже свернул туда же, но попал в густой кустарник. Пилотка слетела с головы. Наконец-то выбрался из кустов и оказался на просторной и совершенно голой полянке. Комбат уже миновал ее, стоял за толстым стволом ели. В руке его был пистолет. У меня не было времени перебежать поляну, и я остался на ней за небольшой кучкой сопревшего хвороста.

Капитан крикнул: — Батальон, ко мне!

Я тем временем дал первую автоматную очередь по тому месту, где  должны быть немцы. Почти одновременно заработал немецкий пулемет. Пути засвистели, защелкали. Обстановка сложилась тяжелая. Немцы были рядом, в нескольких шагах. Наши раз в десять — дальше. Я находился в состоянии оцепенения. Никаких мыслей. Чувствую автоматную дрожь. В промежутках между очередями (а стреляю я в сторону немецкого пулемета по его  звуку), не поднимая головы,  гляжу на командира. Он что-то кричит. Нажимаю спусковой крючок — выстрелов нет. Диск пустой. Отстегиваю второй диск. Слышу голос Платова:

— Гранаты к бою! Огонь!

Оглядываюсь назад. Вижу в кустах несколько наших бойцов. Но почему у них противотанковые ружья? Слышу разрывы гранат. Они рвутся там, где должны быть немцы.

Снова заговорил вражеский пулемет.

Вдруг по левой моей ноге, словно кто-то оглоблей ударил. Ощущаю боль. Ранен. Вижу перебитые тесемки обмоток, кровь. Нога тяжелеет.

Меня обегают наши бойцы их много. Они пошли в атаку. Крики «ура».

Комбат кричит мне:

— Володя, вперед!

— Я ранен, товарищ капитан.

—  Давай автомат.

Он подбегает ко мне. Я вставляю диск. Комбат с автоматом бежит вперед. Остаюсь совершенно один. Обезоруженный. Эх, хоть сквозь землю провалиться!

Выстрелы удаляются.

Так для меня закончились бои.

Потом был санитар, в хуторке я простился с ребятами и с командиром. 

Через сутки нас пятерых раненых, привезли в Белыничи, в госпиталь. 

За Белыничами были Климовичи, Рославль и Москва, эвакгоспиталь в школе №388 на Большой Черкизовской. В ноябре 1944 года я был комиссован и по инвалидности отпущен домой.

Мы добыли желанную нашу победу!   Помню, глухо стонала  земля От озлобленной артперебранки. Помню черной лавиной поля Бороздили немецкие танки.   Кровяным половодьем разлились снега, Голубые снега Подмосковья — То горела земля под ногами врага, Так обильно политая вражеской кровью.   Помню! Разве забудешь  когда Жарких битв бушевавшее пламя. — Нет дороги назад! — мы сказали тогда. — Сердце наше, столица, за нами!           -— Нет дороги назад! И за  Родину в бой Двинул Сталин войска в наступленье. Закипевшая битва под древней Москвой  Стала первым победы знаменьем.   Через громы и бури в огне боевом, Горечь грозного счастья изведав,  Сокрушая врага беспощадным огнем Мы добыли желанную нашу победу!           Улеглась непогода. Замолкли бои. Расползлись тучи дыма и гари. Ветераны войны лечат раны земли, Города воздвигая на пепле пожарищ.   Смотрит воин бывалый с лессовых высот. Флаги празднично крыльями машут. Видит он, вытирая распаренный пот, Возрожденную сильную  Родину нашу.                    Владимир   Бирюков Пос. Колюбакино                    1945 г.