Поэма написана в 1986 г. от лица участника событий Владимира Георгиевича Бирюкова, что делает её пронзительно честной и очень актуальной. Она, как протянутая ниточка между поколениями — борцами с нацизмом.
Мера времени — неделя.
Что: мала иль велика?
Разобраться в этом деле,
Вроде проще пустяка.
С чем сравнить. В году, наверно,
И неделя на счету,
А у вечности безмерной —
Год — как маковка во рту.
Счет ведется понедельный
Даже с выгодой одной:
И в неделе канительной
Есть окошко — выходной.
На войне так не бывало.
Думать брось о выходных.
Их ведь сотни две пропало,
Не считая отпускных.
Вот и поведем сравненье
С целым из недель двухсот.
Составляем уравненье...
Полпроцента наберет?
Так, выходит полпроцента.
Зримая величина!
Плюс еще учет момента:
На четвертый год — война.
А на фронте не минуты,
Там считают каждый миг.
Хоть в неделе мало суток,
Счет по времени велик.
И неделя из мгновений,
О которых речь пойдет,
Давит плечи, гнет колени,
Тянет на тяжелый год.
День первый: Поднялись на смертный бой
С ночи был введен в окопы
Наш сорок четвертый полк.
Значит, в наступленье топать.
Это взять не трудно в толк.
Распускать не будем нюни:
Отдохнули, повезло.
Нынче как-никак июня
Двадцать третье число.
Перегруппировка явно
Затянулась. Благодать!
Мы едва о самом главном
Не забыли — воевать.
Наконец, пора настала.
Мы приказ в окопах ждем.
Нам поспать бы не мешало
Перед явно трудным днем.
В голове, признаться честно,
Ком от всякой ерунды:
Неизвестность, как известно,
Хуже познанной беды.
Под ногами — грязью — глина
Чавкает нехорошо.
Накануне здесь, как видно,
Добрый дождичек прошел.
И черно, как бездна, небо.
Звезды смотрят с вышины...
По старинным меркам, требы
Для солдат сейчас нужны.
Прежде чем идти в дорогу
Или в бой, любой солдат
Истово молился богу,
Чтоб живым прийти назад.
Нам бы не мешало тоже
Возвратиться в дом родной.
Только где он, этот Божик,
За какой сидит звездой?
И какой такой молитвой
Можно Богу угодить,
Чтобы он во время битвы
Взялся пули отводить?
...На рассвете, самом раннем,
Занялась заря едва,
В тыл к фашистам, на свиданье,
Торопясь, пошли ПЕ-2.
И опять — услышишь муху, —
Как в предгрозье, тишина...
Вот и кашей-разварюхой
Кормит роту старшина.
Нет сытнее каши нашей.
Кто в походе ей не рад?
Ест и даже хвалит кашу
Наш немолодой комбат.
— Каша нравится, разведка? —
Обращается он к нам. —
Ставим высшую отметку
Нынче нашим поварам?
Редко он таким бывает...
Что с комбатом? — вот вопрос.
Нас не «бандой» называет.
А разведкой и всерьез.
Мы ему: — Шрапнельной кашей
Можно пушки заряжать.
Никакой фашист не страшен,
Если котелок умять.
Правда, есть одна досада, —
Нет, не горе, не беда, —
Котелки помыть бы надо,
А в окопе где вода?
Он нам:
— Первая траншея
Там, у Прони, у реки.
Сможем фрицам дать по шее —
И помоем котелки.
...Рассвело. В речной долине
Сизой пеленой туман.
Красота! И вдруг как двинет,
Как взорвется ураган!
Нет, не гром и не раскаты —
В реве пушек все слилось:
Боль утрат и гнев расплаты,
Наслаждение и злость.
И пошло! Куда деваться?
Где, какая сторона?
Испытать такое, братцы,
Как «набраться» без вина.
Это нам. А там, у фрицев,
Все поставлено вверх дном.
И земля, как говорится,
В гневе ходит ходуном!
Так захватчикам и надо!
Вот бы Гитлера сюда,
Чтобы дать ему по заду,
Припечатать навсегда.
Будет день сегодня жаркий:
Мы под солнцем и огнем.
Все. Бросаем в грязь цигарки
И по склону вниз идем.
Степь от края и до края,
Пушки бьют наперебой.
Это мы — сорок вторая,
Поднялись на смертный бой.
День второй: Белорусский фронт Великая Отечественная — движемся на Могилев
День вчерашний был не зряшний.
Через Проню не брели:
Мы по лавам настоящим,
Словно в гости к фрицам шли,
Вот саперы лезли в воду,
На нейтралку, на фугас.
И проходы, переходы
Понаделали для нас.
Факт: не в первом эшелоне
Мы шагали напрямик:
По немецкой обороне
И в строю! Да это — шик!
Строй походный — строй известный —
Распорядок уставной.
И не слышно было песни,
Прибаутки озорной.
Но зато в душе отрада:
Грянет час, и мы споем.
А сегодня видеть надо,
Как мы гитлеровцев бьем!
У соседей наших справа
Жаркий бой еще не стих.
По долине — танки лавой.
И один горел из них.
Видно, там засели наци,
Чтоб фанатиками пасть,
Или в плен решили сдаться,
В окружение попасть.
Где расисты, где фашисты
Разобрались по пути.
Только вот артиллеристы
Напахали — не пройти.
Тут воронка на воронке,
Труп на трупе — ряд не в ряд.
А вокруг трофеи фронта
В каждой рытвине торчат.
Налегке бежит противник
К запасному рубежу.
Догонять его противно.
Бить надежней — так скажу.
Вот лежит в пыли вояка,
Закопают — и с концом.
Он тебя уже в атаке
Не попотчует свинцом.
И выходит: мертвый, пленный —
Никакой тебе не враг,
А скорей обыкновенный
И обманутый дурак.
Влезть в такую авантюру —
Грабежом разбогатеть,
А всего скорее сдуру
На чужбине околеть —
Мог лишь, кто ва-банк играет,
А не тот, кто без гроша.
(Вот и жалость выпирает —
Наша русская душа).
Только мы, пожалуй, жалость
Пооставим для сирот.
Ну, а этим смерти мало,
Пусть их дьявол подберет.
После роздыха — ночевки
Мы на запад без углов
И почти без остановки
Движемся на Могилев.
Отступает немец спешно,
Огрызаясь на бегу.
Полк наш свеженьким, конечно,
Просто так не берегут.
Впереди работы пропасть:
Бася, Днепр, Березина.
А за ними нам Европа
Сплошь концлагерем видна.
Поработать мы не против.
Нам и горе — не беда.
Потому-то в каждой роте
Настроенье — хоть куда!
Поглядите на комбата.
Он — колонны острие.
Капитан Михайло Платов
Дело сделает свое.
День третий: Дети великой Отечественной — В землю спряталось село
Поутру не на свиданье,
Не на чай, не на пирог —
К Платову на совещанье
Кличут командиров рот.
А сегодня и комбата
В батальоне нет пока.
Вызван к «пятому» куда-то.
«Пятый» — командир полка.
Озабоченным явился.
«Раньше вырваться не мог».
С полчаса махры клубился
По-над картами дымок,
А потом пошли команды.
В них железо — неспроста.
Перед строем нашей «банды»
Старший лейтенант предстал.
— Вот как любим мы разведку!
— Взгляд веселый, озорной.
— Принимайте за наседку
И, вперед, братва, за мной!..
Дожили! В коленках слабы
Или в нас пропал запал,
Если сам начальник штаба
Опекать разведку стал?
Улыбается Милушкин:
Выше нос, вперед гляди.
То, что было, все — игрушки.
Не игрушки — впереди.
Обойтись без катавасий —
Надо позабыть игру.
Вот разделаемся с Басей,
С ходу к батюшке Днепру.
От разведки много значит,
А конкретнее, от нас.
Недостаточно удачи,
Чтобы выполнить приказ.
...Не пошли, а полетели:
Наш Милушкин налегке.
От слепней, что надоели,
Только веточка в руке.
Поперек пути деревня.
Это Черневка. По ней
Взрывов черные деревья
Пляшут, словно сто чертей.
Рядом с нами на опушке,
Присмиревшие пока,
Ждут команды наши пушки,
Чтоб пальнуть наверняка.
Как бы, кстати, было это!
Ну да ладно. Пронесет...
По изрытому кювету
Мы гуськом идем вперед.
Вдоль забора пулей к дому,
Через улицу к реке,
По мостку, едва живому,
К риге, что невдалеке.
Бьют фашисты.
Сердце стынет,
И выхватывает взгляд:
Спят солдаты по долине,
Не поднять уже ребят.
Возле леса по откосу
Цепь живая залегла
— Как дела?
— Потрите к носу
И у вас пойдут дела.
Мы свое, что надо, взяли.
Вам ни пуха ни пера!
— К черту! Басю вы хлебали,
Мы напьемся из Днепра!
И как будто в подтвержденье
Этих наших бравых слов
Грянул громом наступленья
«Бог войны» со всех стволов.
Приосанился Милушкин,
Наслаждается пальбой:
— Раз заговорили пушки,
Значит, полк вступает в бой.
Значит, нам без передышки
Нужно немцев догонять,
Точно, а не понаслышке,
Где он, немец, надо знать!
Соберитесь, парни, с духом.
Каждый должен вбить в башку:
Чтоб не шлепнули, как муху,
Быть обязан начеку...
Мудрый наш начальник штаба,
Хоть молоденький на вид:
Не о девочках и бабах,
А о деле говорит.
Говорит красиво, много.
Лучше б в карту заглянул,
Вовремя с большой дороги
На проселок повернул.
Раньше солнце слева било,
А теперь слепит глаза.
Разобраться надо было
И нажать иа тормоза.
Но Милушкину сомненья
— Словно мертвому укол.
Как овечек, нас к селенью
Он какому-то привел.
Интересное местечко:
Слева, от дороги, в ряд
Вдоль ручья, а может, речки
Избы крепкие стоят.
Справа — лишь одна избенка.
Через речку взорван мост.
Дальше — прямо и в сторонку
— Снова избы и погост.
Вот бы нам на всю ораву
Полведра воды теперь!
Мы к избенке, что направо,
Заперта щеколдой дверь.
Постучали.
— Кто там? — слышим
Голос старческий.
— Свои!
— Кто свои? — уже потише. —
Мать! водицей напои!
Осторожный шепот в сенцах.
Щелк запора, двери скрип.
— Боже мой! Красноармейцы!
— Не слова, а сердца крик.
И старуха на крылечке.
— Наконец-то!.. Вот вода...
А ведь в Пудовне, за речкой,
Немцы прячутся... Беда...
— Немцы? — И Милушкин звонко
Крикнул, перекрыв галдеж:
— Все за мной, за дом, в воронку!
— А попить?
— Переживешь!
На задах, за огородом,
Где репей и чернобыл, —
Яма, впрямь воронки вроде,
Видно, погреб раньше был.
Все приметил наш Милушкин.
Голова, как сельсовет.
В яме ушки на макушке
Держим. Будто нас и нет.
Не от страха парни взмокли,
Не даемся на испуг.
Командиры за бинокли
Ухватились как за крюк.
— Что ж, дела такого сорта...
Бабке наш земной поклон,¬
А что немцев здесь дочерта, -
Не скажу. Но есть заслон.
Нафиков! Ты юркий самый...
По кювету жми к своим,
Ну, а мы, пожалуй, в яме
Как в секрете посидим.
Побежал. К коленям плечи,
Перед ним на взгорке лес...
Видим вдруг: ему навстречу
Фриц идет наперерез.
Кто из них увидит первым
На пути своем врага?..
Тьфу ты, черт! Игра на нервах!
Здесь секунда дорога!
Эй ты, встречный-поперечный,
Парня нашего не тронь!
И по фрицу мы отсечный
Залповый даем огонь.
Немец падает. Порядок,
Коль в раскидку сапоги.
Нет, гляди, мелькает задом...
Ладно, хрен с тобой, беги.
Удирай. Бывает хуже...
Вот в бою — не пощадим.
Но «секрет» наш обнаружен,
Надо двигаться к своим.
Мы отходим вдоль дороги,
Укрываясь за дома:
Отдавать и душу богу
Нет охоты задарма.
Конопляник, рожь; картошка,
Луговина, рядом лес.
Можно будет снять немножко,
Как сегодня скажут, стресс.
Но судьба и нынче с нами
Обошлась на свой манер:
На опушке, за кустами,
Объявился офицер -
Молодой, хмельной, высокий,-
Автоматчик и радист.
Руку жмет: — Майор Сорокин,
Сибиряк, артиллерист.
Вы откуда?
И Милушкин
Объясняет: так и так,
Оказались, мол, на мушке,
Мол, в деревне этой враг.
— Кто вы? Как сюда попали?
Полк ваш правый наш сосед.
Заблудились? Маху дали?
Вам обратно ходу нет.
Трудный вам перед своими
Предстоит держать ответ.
Так давайте же поднимем
Ваш былой авторитет.
Мы сейчас «огонь» закажем,
Фрицам голову пригнем.
Не успеет охнуть даже,
Как мы Пудовню возьмем.
Вот тогда вы — руки в боки
— Оправдаетесь без слов...
Ну, дает майор Сорокин!
Не Сорокин, а Орлов!
Надо ж выдумать. Потеха!
А ведь в точку угодил.
...Мы в цепи. Нам не до смеха:
Что-то будет впереди?
Драчка будет или драка?
Как начнется артналет.
Мы поднимемся в атаку
И что духу есть — вперед.
От лесочка до речушки
Поля метров триста ведь...
Нам, пока не смолкнут пушки,
Нужно поле одолеть.
А не то — пиши пропало.
Немцы вмиг определят,
Разгадают, что нас мало,
И порубят, как цыплят.
У речушки берег правый
Не пологий, а крутой.
Добежим — и будем, право,
Как за каменной стеной.
А потом до той ложбинки,
Что в сторонке пролегла,
И по ней уж без запинки
Доберемся до села.
Выйдем мы тогда фашистам,
Как задумано, во фланг.
Не сработал бы нечистый —
Всех задумок бумеранг.
Говорят: не бойся сглазу,
Плюй за левое плечо.
И Рахим Джуманиязов
В это верит горячо.
Он сейчас моим соседом
Будет справа. Мне везет:
Смелый парень, непоседа,
На войне не первый год.
Слева от меня Аникин,
Отделенный командир.
Сибиряк. Попробуй пикни —
И немилым станет мир.
Молоды, надежны оба.
В трудный час не подведут.
И в Ургенче, и за Обью
Их домой с победой ждут.
И о нас, наверно, бредят...
Только пофартит ли нам.
Я за вас, мои соседи,
Если надо жизнь отдам.
Звук сверлящий, невеселый
Нас к реальности вернул.
И снаряд, как тяжкий молот,
Взрывом землю долбанул.
А за ним второй и третий...
Носом в землю, немчура!
Жаль, что некогда смотреть нам,
Нам атаковать пора.
Поднялись, бежим под грохот.
Тридцать метров, пятьдесят...
Фрицам всыпали неплохо:
Словно вымерли, молчат,
Иль заметить не успели.
Сердце птицею в груди...
Мы почти у первой цели.
Метров двести позади.
Пот ручьем из-под пилоток —
Нестерпимая жара.
Все же мы в тринадцать глоток
В разнобой кричим: — Ура-а-а!
Нет, фашисты не «зевнули»:
Смолк обстрел, и в тишине
Стали злобно жикать пули.
(Значит, целят и по мне).
Но еще рывок — и речка,
Шириною в три шага.
Можно ставить богу свечку:
Мы не зримы для врага.
У солдат, известно, шмотки
Жизнь не красят — берегут.
Ну хотя бы взять обмотки, —
Те воды не зачерпнут.
Речка? Разговор короткий:
Нам водичка по нутру.
А обмотки... Что обмотки?
Пообсохнут на ветру.
Все пока идет как надо.
Живы будем — не помрем.
Эту водную преграду
Мы одним прыжком берем.
Крутизной от пуль хранимы,
— Вправо резкий поворот.
Долговязого Рахима
И усталость не берет.
Не достать. Но что за чудо?
Встал, как вкопанный мой друг.
Перед ним из ниоткуда
Появились люди вдруг.
Женщины руками машут.
Обнимают и орут:
— Бабы! Дети! Это наши!
Наши хлопчики идут!
Вот и я сквозь ликованье
Свой прокладываю путь.
— Не мешайте нам, сельчане,
Дайте немцев фугануть!
Вдоль по склону — щели норы
(Это с первых дней войны!).
В них не лица даже — взоры,
Как фонарики видны.
И, конечно же, мальчишки
Впереди, а не в хвосте.
А девчонки, словно мышки,
Сзади жмутся в темноте.
Где-то в глубине укрытий,
Верно, старики сидят,
Постигая ход событий
Через возгласы ребят.
От фашистов — в рот им дышло -
В землю спряталось село.
Чтоб нас встретить счастье вышло,
Им несчастье помогло.
Несравненный миг свободы!
И в моей он жизни был.
Вкус свободы через годы
Я пронес и не забыл.
И тогда я женщин этих,
И детей, и стариков
Из всего, чем жил на свете,
Сердцем мог понять без слов...
Да. На запад шла дорога
Долгая — через восток.
Милые! Ну, ради бога,
Подождите нас чуток.
Нужно фрицев выбить сходу.
Им заказаны гробы.
Что же делать, коль свобода
Не дается без борьбы.
— Кончен бал, погасли свечи!
Прекращайте юр-базар!
Ждем в деревню всех. До встречи!
Ставьте, люди, самовар!
Чай из блюдца, не из кружки
Любо-дорого попить...
Если так сказал Милушкин,
Значит, так тому и быть.
День четвертый: Если с нами Вера рядом,
значит и Победе быть!
Так и было, между прочим,
Даже чай из местных трав
С нашим сахаром. Короче:
Мы носились, нос задрав.
Ведь на нас глядят девчата!
И хотелось пофорсить,
И хотелось нам, солдатам,
Стать мужскую проявить.
Отвечали на расспросы
Про Москву и Ленинград,
Почему погоны носим,
Почему боец-солдат?
Вскоре в Пудовню с похода,
Разморенные, в пыли,
На машинах, пешим ходом
Части главные вошли.
Надвигался летний вечер,
Всяк был отдохнуть не прочь.
Но мы — сидоры за плечи —
И к своим шагнули в ночь.
Напрямую, без дороги,
Шли вдоль фронта по полям.
Узнавали наши ноги
Крепость кочек, вязкость ям.
Пробирался в наши души
Холод страха гробовой.
И ловили чутко уши
Звуки ночи фронтовой.
Зарево по горизонту,
Вспышек ближняя гроза,
Как кровоподтеки фронта,
Так и лезли нам в глаза.
Только вот глаза слипались,
Дремы полные по край,
Била по ногам усталость.
Хоть ложись да помирай.
У какого-то овина
Лишь наметился рассвет
Сон тягучий и невинный
Нас свалил. И горя нет...
Пробудились от тревоги:
Чьи? Безвестные пока
Недалеко по дороге
Шумно двигались войска.
Было сумрачно и рано,
И залег туман такой,
Что не видно в том тумане
Даже то, что под рукой.
Можно нос об нос столкнуться,
Раствориться на глазах,
Отойти и не вернуться,
Заблудиться в трех соснах.
По какой-то тропке торной
Мы идем. В росе трава.
Над проселком мат отборный,
Тоже русские слова.
(человек не небожитель,
Чтоб держать себя в узде).
— Эй, славяне, подскажите,
Полк сорок четвертый где?
И ответили славяне:
— В жмурки не хотим играть...
Полк найдется. Нам в тумане
Фрица бы не потерять.
Убежит еще мошенник,
А Мультан велел поймать...
И опять для украшенья
И про Кузьку, и про мать.
Батальон мы отыскали
Где-то во втором часу.
Хлопцы наши отдыхали
Под березами в лесу.
Оказалось: те березы
Подбегают вниз с бугра
К ивушкам, что вечно слезы
Льют у самого Днепра.
«ЗИСы» пешие колонны
Обгоняли неспроста:
Вот куда везли понтоны —
Для Днепровского моста.
Говорили: будет свалка,
Коль засядем до утра.
За Днепром ребятам жарко,
Выручать ребят пора.
Бить врага без проволочки,
Чтобы наших знал, прохвост.
Хорошо бы темной ночкой
Нам ступить на этот мост.
Хорошо бы нам измерить
Всю длину того моста,
И попасть на правый берег,
В заднепровские места...
Вот и мы глядим на ветки,
От харчишек отвалясь.
Про запас и днем разведка
Может всюду дрыхнуть всласть.
Не картина, так картинка:
Спят друзья в траве густой
С автоматами в обнимку,
Вещмешки под головой.
Только мне не спится. Шею
Наломал от вещмешка:
Сдуру нахватал трофеев
По дороге шли пока.
Взял зачем-то концертину,
Что валялась на пути.
Немец рад иголку кинуть
Лишь бы ноги унести.
Вещь поменьше взять хотя бы...
Нет, подайте инструмент.
Непростительную слабость
Проявил я в тот момент.
А теперь его не бросишь,
Хоть поклажа велика.
Жаль, что из-за этой ноши
Не завяжешь вещмешка.
Отобрал, что сердцу мило:
Письма сунул в уголок,
Инструмент, портянки, мыло,
Сверху — кружка, котелок.
Не нужна, братва, коляска
Мне теперь под барахло,
Получилось — под завязку,
Но не очень тяжело.
Вот теперь душа на месте.
Я укладываюсь спать.
Не шестьсот минут, так двести
Можно будет сна набрать...
В жарком зареве заката
Догорают облака.
Мы идем. И не куда-то —
На исходную полка.
Лесом, по крутому склону
До опушки. Дальше — ша!
Здесь поротно батальоны
Развернулись неспеша.
Напряженно ждем сигнала,
На свинцовый Днепр глядим.
Так со мною не бывало:
Сердце зайчиком в груди.
Вот он мост. За луговиной,
Где прибрежный краснотал,
Он, как пояс перекинут,
Берега Днепра связал.
Он связал и наши судьбы.
Риск немалый как-никак:
Ведь, по обстановке судя,
За мостом таится враг.
Днем — ходили разговоры -
Немец контратаковал,
Артиллерией саперам
Он работать не давал.
И хотя тогда фашистам
Всыпать угольков пришлось,
На глазах у нас почти что
Был забит последний гвоздь...
Ввысь зеленая ракета
Взмыла светлою струей,
Заиграла адским светом
Над притихшею землей.
Из лесу на луг зеленый,
Словно зерна из мешка,
Потекли в реке в колоннах
Роты нашего полка.
Батальоны, у которых
До моста кратчайший путь.
Наш черед наступит скоро -
Пять минут каких-нибудь.
Вечер, бурею чреватый,
Тишину сберечь не смог:
Загудел настил дощатый
От ударов сотен ног.
То не шквал и не цунами,
Грозовой порыв пока.
Над днепровскими волнами
Понеслась солдат река.
Барабанный гром тревоги
Издает понтонный мост.
По Днепру бегут не боги,
А солдаты в полный рост.
Не безликою оравой.
Каждый со своей судьбой.
Кто за смертью, кто за славой,
Все — к победе над собой.
Под напором тех, кто сзади —
Кто есть кто? — не разберешь.
Здесь не станешь, не присядешь,
И назад не повернешь.
Всем солдат обязан строю.
Строй — наставник и отец.
А накроют — и герою,
И тебе — один конец.
Прочь тревоги — тени страха!
Знай одно: вперед, вперед!
Может и проскочим плаху,
К смерти нашей поворот.
— Батальон! — звучит команда.
(Голос Платова) — За мной!
Дай клубок свой, Ариадна,
Не попасть бы в мир иной.
Ну, друзья, пошли! До встречи
За мостом на берегу...
Долгу, подвигу навстречу
Все бегут. И я бегу.
Если с нами Вера рядом,
Значит, и победе быть!
Никаким уже снарядом
Нас нельзя остановить.
Не надейся, вражья свора,
Что начнем валить гуртом.
Нет, недаром два майора
За ракитовым кустом.
Боевой порядок этот
Держит крепкая рука.
Поднимает вверх ракеты
Лично командир полка.
Это он у самой кромки
Берега, моста левей.
Он, Андрющенко, негромко
Нам кричит:
— Скорей! Скорей!
Мы подтекст в команде слышим,
Что хотел прибавить он:
— Бей, лупи, громи фашистов,
Славный третий батальон!
Но сказать такую фразу
Он бы просто не успел:
Грохот, блеск огня — все сразу
Срезал грозно артобстрел!
Ну, держись... На миг короткий
Страху воли не давай.
Бьет фашист прямой наводкой —
Варежку не разевай!
Мост, наверно, в мертвой зоне —
Не пойдет на зуб врагу.
Взрывы, крики, даже стоны
За рекою на лугу.
Жарит немец по оврагу,
Справа, где ручей течет...
На удачу, на отвагу —
Вот на что теперь расчет.
Кровянит овраг — аорта:
Взрывы валят с ног ребят.
Зло берет. Какого черта
Наши батареи спят!
Мы ведь тоже в эту кашу —
Хоть умри! — но попадем.
Неужели смерти чашу
Выпьем, а не разольем?
Сердце просит:
— Жить о-хо-та! —
Бегу в такт, а не шагам...
Вдруг мне сзади больно что-то
Как ударит по ногам!
Аж присел. И сразу — боже! —
Словно крылья на спине
Выросли и гладят кожу:
Нету вещмешка на мне!
Взгляд назад невольно кинул.
Точно: зря добро волок.
Письма, мыло, концертина,
Кружка, ложка, котелок —
Все под ноги тем, кто сзади,
Сыпануло из мешка.
Ой, ребята, бога ради
Извините дурака!
Вы уж как-нибудь пинками
Сбросьте в реку этот хлам.
Только, чур, не троньте память —
Письмам сгинуть я не дам!
Вон они лежат в пакете...
Шаг назад... присел... рукой...
Вдруг как ахнет! Жаркий ветер
Просвистел над головой.
Рядом корешок споткнулся,
Руки — крыльями, вразброс,
Как-то странно развернулся,
Грохнулся на гулкий мост.
Что с ним? Ранен? Плохо дело...
Или, может, хуже? Да?
Да. В глазах остекленелых —
Ночи первая звезда.
Был и нет на свете этом...
Но в последний смертный час
Он меня с моим пакетом
Заслонил, от смерти спас.
День пятый: «Здравствуй, славный мой сынок!»
Мы рассвет встречаем новый
В деревеньке у Днепра,
Да не как-нибудь — под кровом,
Не у дымного костра.
Хоть устал за целый день я,
Не спалось от чепухи:
На заре задорным пеньем
Разбудили петухи.
Отвести хотелось душу:
Не случалось до сих пор
На войне вот так послушать
Пусть не петушиный хор
(Я к таким вещам не падок) —
Перекличку в голосах:
— Как дела идуг? — Порядок,
Словно в танковых войсках.
Спят солдаты от устатка
Сладко на моем краю.
У тебя-то как? — В порядке.
Через час пропой... — Спою...
Петухи! Неужто пели
В оккупации они?
Нет, скорей всего терпели,
Не до песен были дни.
Вот сейчас другое дело.
Пой и не страшись верхов.
Но в деревне уцелела
Только пара петухов!
Да и то на удивленье.
Раньше встретить не пришлось.
Думал, птичье населенье
На войне перевелось.
«Курка», «яйки» для фашистов —
Как голодным каравай.
После них в сараях чисто,
Хоть ворот не закрывай.
Это — в общем — всем известно,
Я же лично знал о том...
Но меня петушья песня
Увела в отцовский дом.
Западное Подмосковье...
Край лесов и малых рек.
Жизнью, верностью, любовью
Я повязан с ним навек.
Скоро год, как мы в разлуке.
Я во фронтовом строю.
И военные науки
Не грызу — преподаю.
Я солдат уже бывалый...
Но, как гвоздь, сидит во мне
(И сейчас, на сеновале)
Грусть по милой стороне.
Сторона моя, сторонка!
Дальше ты день ото дня.
Голос твой бодрящий, звонкий
Долетает до меня.
В письмах, что приходят редко
(Значит, редко сам пишу).
На листки в линейку, в клетку,
Как на огонек дышу.
Без вестей из дома — горе.
Враз засохнешь на войне.
А письмо — как добрый корень.
Больше бы таких корней.
Если эти письма магу
Показать, он даст ответ:
— Зря потратили бумагу,
Ничего в них, право, нет.
Верно. Сестры сообщали,
Чем живет родной завод,
И, конечно же, в деталях
Про козу, про огород,
О цене на хлеб, картошку,
Кто болел и чем болел.
И о новостях немножко:
Кто убит, кто уцелел.
Наплевать, что скажут маги.
В строчках каждого письма
Пусть не барабан, не стяги,
Но зато в них жизнь сама.
От письма отца волненье
Долго я унять не мог.
С первых строчек обращенья:
«Здравствуй, славный мой сынок!»
И до подписи — страничка.
Только стал читать — конец.
Пусть страничка — невеличка,
Но ее писал отец!
Елки — палки! А какие
Били в голову, в виски
Сердца сильные, глухие
Не удары, а толчки.
В тот момент, когда не знамя,
Не награду принимал,
А к груди двумя руками
Треугольник прижимал:
Ведь на нем девичий адрес,
Кроме почты полевой!
От всего такого, разве,
Вдруг не станешь сам не свой?
Потерять все письма с ходу —
Век вставать не с той ноги.
Да за них в огонь и в воду!
Вот такие пироги...
Письма — воздух, письма — сила
Разве только для меня?..
Вот что память сохранила
От того большого дня.
Это — первое. А если,
О фашистах речь вести,
То, нам было всем известно:
Им голов не унести.
Жаль, что мы проходим браво
В стороне от городов.
Шклов, районный центр, — направо,
Слева — город Могилев.
Нам и хвастать будет нечем,
Как окончится война:
В крупных картах не размечена
Вся эта сторона.
На районной карте-схеме,
Может, и отыщем путь,
Где и нам победы бремя
Волоком пришлось тянуть.
Может, кто-то в мемуарах
И припомнит каждый штрих
Наших грозных, небывалых
Дней. И это — во-вторых.
В-третьих, нынче немцев били
Наконец-то с двух сторон:
Ведь союзнички открыли
В Западной Европе фронт.
А в-четвертых... Что в-четвертых?
Мы шагали целый день,
На привалах, словно мертвым,
Шевельнуться было лень.
И, где можно, пили воду,
И напиться не могли,
И ругались на погоду,
В жаркой плавая пыли.
Задубели гимнастерки.
Ставь рядком — не упадут...
Вечером мы на задворках
Хутора нашли приют.
День шестой: Где надежда — нет измены
Ко всему привыкнуть можно,
Даже к жизни фронтовой,
Хоть, конечно, и тревожно
Видеть меч над головой.
Перед строем воин каждый
Мог, коль надо, повторять
Даже храбро и отважно:
— Помирать — весь день терять.
Здесь, на фронте, или дома!..
Сам с собой наедине
Каждый думал по-иному
О себе и о войне.
Как защитная одежда,
Как спасенная звезда
На душе была надежда:
Стороной пройдет беда.
Ну, а если все ж случится,
Скажет Смерть: — Пошли.
Пора! — Тело мертвою водицей
Обольет, как из ведра
Может, злобно захохочет,
Даст душе твоей понять,
Что она жилище хочет
У нее навек отнять.
В небо ей пути укажет...
Зябко станет и Душе.
И она костлявой скажет:
— С милым рай и в шалаше.
Сердце малое ль, большое
У солдата моего,
Но пока оно живое,
Я жива — Душа его.
Дай мне походить по свету...
Я хочу страдать, любить!
Может, Смерть на просьбу эту
Молвит:
— Так тому и быть!
Может, Смерть душе, как другу,
Скажет:
— К богу все дела!
Каюсь, что к себе бандюгу
На работу наняла.
Надо гнать взашей злодея,
Обманул меня фашист:
Ну, какие там идеи, —
Просто на руку нечист!
Были войны, было дело,
Может, я тому виной,
Но такой я не хотела,
Не война — грабеж сплошной.
Если бы хоть грабил просто...
Где прошел он — погляди -
Не селенья, а погосты
Остаются позади.
От него идет все прахом...
И охватывает грусть:
Я ему с его размахом
И в подметки не гожусь.
Года три пройдет иль десять,
Да, какое... Через год
Он меня велит повесить
Или по миру пошлет.
Дум своих скрывать не буду,
Надо видеть наперед.
...Пусть солдат живет покуда,
Подойдет его черед.
Пусть без страха и тревоги
Бьет врагов солдатик твой.
Ну, счастливой вам дороги...
Так поладят Смерть с Душой?
Можно думать так и этак.
Но с надеждою привык
(И к нему придет победа)
Жить на свете фронтовик.
Всем надежда с колыбели
Постоянный верный друг.
В малом иль великом деле
Без надежды, как без рук.
А на фронте, в лапах смерти,
Без нее сойдешь с ума.
Вы уж на слово поверьте,
Что надежда — жизнь сама.
Все с ней свито-перевито
В жизни нашей так и сяк...
Но неужто и бандиты
Без надежды ни на шаг?
Рядом с рожью — повилика,
С чайкой стаи воронья.
Что, надежда многолика
И у каждого своя?
Чтобы воевать и выжить,
Обстоятельства важны.
Тем особенно, кто выжать
Что-то хочет из войны.
Кто лишился долга, чести,
Кто предал родную мать,
Начинает в годы бедствий
Обстоятельства искать.
На войне привыкнуть можно
Ко всему? Как бы не так!
Я с тех пор презренной рожи
Не могу забыть никак.
На людей я насмотрелся.
Но противной харей той
Мне навек запечатлелся
Наступленья день шестой.
Помню: был поспать не прочь я.
Только слышится сквозь сон:
— Власовца поймали ночью...
За углом сарая он...
Сна и не было как будто,
И не весть была, а взрыв,
Утро — будто бы не утро,
А сплошной большой нарыв.
Словно кто меня обидел,
В душу с ходу плюнул мне:
Хочешь гадину увидеть
Наяву, а не во сне?
Не в листовке, не в газете,
Значит рядышком злодей.
Значит, вправду есть на свете
Звери в образе людей?
Понимать такое стыдно:
Предал Родину свою...
Взглядом я его, ехидну,
И презрением убью!..
Сколько нас в полку! И каждый
Отщепенца бросит в дрожь.
Берегись, пособник вражий,
Ты сейчас не раз умрешь!
Вот он... Стоя на коленях,
Не показывает глаз...
И не гнев, а омерзенье
К этой сволочи у нас.
В нем и мать родное чадо
Не признала б все равно.
И казнить его не надо:
Он дохлятина давно.
С ним мараться нет охоты.
Сам себя подлец изжил.
Но не в землю, а в болото
Я б его определил!
О надежде на немножко
Разговор продолжим свой...
Не по той пошел дорожке
Парень с подлою душой.
Где надежда — нет измены
За надежду — правый бой.
О Надежда! Неизменно
Ты была сама собой.
Верен я тебе, как прежде,
Ты — не изменяла мне.
Счастье, что за нас Надежда
Воевала на войне!
День седьмой: Ранен! Прахом все надежды
до Германии дойти
Жизнь, как вехи, ставит даты
И спешит, спешит вперед.
Говорят, хоть спят солдаты,
Служба знай себе идет,
Нам такое не светило.
Приходилось жить «в ружье»:
Рядом где-то злая сила,
Надо чувствовать ее.
Каждым нервом, каждой клеткой,
Каждый миг и каждый час.
Время ставило отметки,
Время торопило нас.
Так что время мы считали...
Подошел и день седьмой.
День как день. Сказать едва ли
Было можно, что он мой.
Накануне я к комбату
Был не вызван — приглашен.
Шел и думал: видно, Платов
Чувства юмора лишен.
Я и он... Солдат сопливый
И бывалый командир.
Что тут общего? Не диво,
А курьез на целый мир.
-Ты Володя?
— Я Володя.
— Водку пьешь? — Да нет, не пью.
— Молодец. Ты мне подходишь,
Я таких ребят люблю.
А пьянчужек презираю,
Хоть, признаться, не аскет.
Что находят в ней — не знаю.
Дури много, смысла — нет.
Значит, так. С минуты этой
Знай, что ты моя броня.
И еще: ты — хвост кометы,
Если вдруг комета — я.
В наступленье — не без риска,
Но не хочется беды,
Автомат с запасом дисков
И две фляжки для воды —
Вот такое снаряженье
Я б тебе определил...
И ни грамма услуженья!
Ты — мой брат. И есть, и был.
Что не так — не жди поблажек.
Ну а чтобы шли дела,
Водка чтоб в одной из фляжек
Как боезапас была.
Все мы в чем-то суеверны:
Скажем, выполним приказ,
Взрослым и не грех, наверно,
Вспомнить про боезапас?
А причины нет, так дудки!
В общем, действуй только так...
Я уже вторые сутки
От комбата ни на шаг.
Вместе ели, вместе спали.
Он за куст, я у куста.
Все в порядке. Нет печали.
Нет вопросов. Жизнь проста.
Мы идем вперед на запад
Без существенных потерь.
От ударов наших лапы
Прячет недобитый зверь.
Он готов и в бег пуститься,
Но «клещами» сдавлен зад.
Ходу нет, как говорится,
Ни вперед и ни назад.
Ноют, кровоточат раны.
Не залижешь: не дают.
На дорогах партизаны,
Как ногой, по ребрам бьют...
У комбата разговоры
Начались насчет «котла»:
Мол, и нам придется скоро
В поварские лезть дела.
Мол, «котел» — добро и худо;
«Дров» жалеть — не проварить.
А ведь дьявольское блюдо
Лучше, если подгорит.
Боевая обстановка
Твердо требует от нас
Взять ружье на изготовку
Не сегодня, а сейчас!
Круговую оборону
Может встретить батальон.
Хорошо, что батальону
Придан артдивизион.
С ним и нам теперь любое
Дело стало по плечу.
И фашистов смертным боем
Можем бить, как саранчу.
Благодать соседям нашим:
Взяли Могилев и Шклов.
Мы ж на флангах где-то пашем,
Как играем роль без слов.
Не везет. Сплошные будни...
И сегодня. Не в дали,
В километре пополудни
От Бедыничей прошли.
С ходу Друть преодолели,
Впереди — Березина.
Нам на будущей неделе
Встряска крепкая нужна.
Если вдруг ее не будет,
Не встряхнемся до основ,
Полк ни славы не добудет,
Ни заслужит орденов...
Командирские заботы:
Нужен фарт и точный глаз...
А ребята анекдоты
Травят, видимо, сейчас.
Кузьменков их знает много.
Что ни слово — анекдот.
...Мы идем. Пылит дорога.
И беда со мной идет.
Бой мой близок, срок не долог,
И судьбе военной — крест...
Ближе к вечеру проселок
Нас втянул в примолкший лес.
Здесь и комары, и мухи,
Но хорош в лесу привал.
Даже если пусто в брюхе,
Лег — и сутки б не вставал.
Вот уж я забылся вроде...
Слышу, Платов говорит:
— Я пошел «на верх». Володя
Пусть немножечко поспит.
Говорит ему Милушкин:
— Хорошо, держи совет...
Эх, и мне б сейчас подушку
И милашку в двадцать лет...
Сон пропал. Ушел с комбатом
В полк. Попробуй догони.
Он «на верх», а я к ребятам,
Благо рядышком они.
Будто вырвался из клетки,
Хоть всего зашел за куст.
Сухари грызет разведка.
Слышен дружный, смачный хруст.
Тоже выбираю корку.
Слышу сбоку:
— Как же так?
Вы, наверно, не махорку
Нынче курите — табак?
— И, видать, знакомы лично
(Бог с ним, с легким табаком)
С харчем тонким, заграничным —
Офицерским доппайком?
— Может, ананасы любы
Вам сегодня, черт бери?
— Ой, боюсь за ваши зубы:
Антрацит — не сухари!..
И пошли, пошли трепаться,
Словно сговорились враз.
— Братцы, я ведь, разобраться,
На довольствии у вас.
Коль хотите, балалайки, —
Мигом закачу скандал:
Я своей солдатской пайки
Двое суток не видал.
Где мой хлеб? Скажите прямо.
И баланда где моя?
— Ой, спасите! Мама, мама,
Убивают без ружья!..
Что хотите, то берите,
Нам ругаться — не расчет.
— То-то! Со стыда сгорите,
Если вдруг представлю счет.
— Хватит, хлопцы, квиты вроде.
К нам пришел не сибарит,
А товарищ наш — Володя, —
Отделенный говорит. —
На него тяжелой гирей
Навалился груз судьбы,
Быть при нашем командире —
Это быть или не быть.
Знаем Платова характер:
Где опасность — там и он.
Он порою, точно трактор,
Лезет к черту на рожон.
Удержи его попробуй,
Раз не может усидеть.
Ты, Володя, должен в оба
День и ночь за ним глядеть.
Ты разведчик. Честь мундира,
Коль достойно пронесешь,
Ты не только командира —
И себя убережешь.
Так что яблоко раздора
Пусть валяется в пыли...
И такие разговоры -
Помню — мы в тот день вели.
В день последнего привала
На дороге фронтовой...
А жара не убывала;
Душно было, как в парной.
Если бы и вправду в бане
Посидеть часок-другой,
Было бы не ожиданье —
Праздник самый дорогой.
Веничком промеж лопаток,
Там, где чешется, пройтись,
И прости — прощай устаток,
И была бы жизнь, как жизнь!..
Бани нет, а ожиданье,
А жара и жажда есть.
Ротным, взводным наказанье —
Не прилечь и не присесть.
Жди приказ. И все сначала
Начинай крутить, Ванек.
(Ванькам тоже не мешало б
Лечь — и ноги на пенек).
Наконец вернулся Платов.
Да вдвоем, а не один:
С ним пришел майор усатый,
Видим, говором — грузин.
Ордена с чуть слышным звоном,
На людей глядит в упор.
«Батя» артдивизиона.
Боевой, видать, майор.
Что-то Платов ротным скажет.
Он ведь на слова не скуп
И умеет взглядом даже
В душу завернуть шуруп.
— Значит, вот что мы запишем,
И другого не дано:
Дан приказ сегодня свыше
С ходу взять Березино.
Батальону установка —
Первым в морду бить врага.
Начинаем с Кулаковки.
Это рядом, в двух шагах.
Кулаковка... Где-то рядом...
Что? Деревня кулаков?
Вглядываться в корень надо,
Как сказал Козьма Прутков.
В вечных батраках ходили,
Может, деды здесь мои?
Или, может, проводили
Здесь кулачные бои?
Может, чтоб остановиться
После долгих передряг,
Нам в деревне этой фрицы
Показать хотят кулак?
Кулаковка, Кулаковка...
Надо всем смертям назло
На ходу, без остановки
Взять, освободить село.
...Вот уже пошла разведка,
Чтобы выяснить, узнать,
Сеть большую или сетку
На фашистов расставлять.
Поднимается пехота —
Слово строгое — приказ,
За разведкой третья рота
Пропылила мимо нас.
Если немцы раскорякой
Встанут поперек пути,
Рота смелою атакой
Их обязана смести.
О вниманье к этой роте
Все сегодня говорит:
Платов, как орел в полете,
Не идет за ней — парит.
На опушке возле вяза
Остановка. Тишина.
Невооруженным глазом
Кулаковка нам видна.
Видим: горбятся в низине
Крыши в зелени ракит.
Дальний лес подковой синей
У пустых полей стоит.
У подковы той, в изгибе,
На дороге — хуторок.
Неужели здесь погибель
Нам сулил злосчастный рок?
Видим, как составом полным
От деревни, не таясь,
Торопясь, разведка полем
К нам идет и курит всласть.
Нас увидев, подтянулись
И быстрей пошли друзья.
Подлетел Аникин пулей.
Пот с бедняги в три ручья.
Ошарашил всех докладом:
— А в деревне — никого:
Ни заслона, ни засады.
Избы — только и всего!
Здесь покуда нет угрозы...
Платов весел:
— Красота!
Баба с возу — легче возу.
Все — вперед! Пошли, Шота!
(Мы идем за цепью следом.)
Выполняется приказ.
А за легкую победу,
Может, выпить нам сейчас?
Как братан глядит на это? —
(Это он, конечно, мне).
— Есть консервы, есть галеты,
И баклажка на ремне.
В тень от хаты-развалюшки
Нас загнал нещадный зной.
Есть «боезапас», а кружки?
Кружки нету ни одной.
— Вот промашка, так промашка... —
Я комбату говорю.
— Ничего... А мы из фляжки.
Как в кино. Ты не горюй.
И не отдыхали вроде,
А уж мы в пути опять.
Мой комбат чуть-чуть «на взводе», -
Посторонним не понять.
Выразительнее жесты
Стали у питомца гор.
Растреножь — помчится с места,
Как скакун, во весь опор.
Bдруг, Рахим у края поля
Встал дороге поперек.
— Стой, комбат! Ни шагу боле:
Немцы взяли хуторок.
— Где Милушкин?
— С батальоном,
Там, за хутором, в бору.
Хутор мы прошли. Никто нам
Не мешал... Да-да — не вру...
Он меня послал за вами.
Пусть скорее, мол, идет.
Я бегом. Перед глазами
Вижу фриц на хутор прет.
Думаю: назад нернуться?
Нет, аллах нас сохрани...
Там их много — разберутся,
Вы-то здесь совсем одни...
— Молодец, Рахим. Так что же,
Предпринять прикажешь нам?
Оставаться здесь — не гоже,
Биться в стену — тоже срам.
Выход где? А разговор-то
Все ж к хорошему пойдет:
Нынче год сорок четвертый,
А не сорок первый год!
Ложка хороша к обеду,
К празднику и рюмки звон...
Вон идет за нами следом,
Вроде первый батальон?
Гитлеровцы оказаться
Могут между двух огней.
И не нам, а им бояться
Надо нас; ведь мы сильней!
Ежели закрыты двери,
Мы ключом откроем их.
Нет их в хуторе. Уверен.
Был мираж в глазах твоих.
Хмель, как видно, на минутку
Над комбатом вверх взяла...
А Рахима эта шутка,
Как обида обожгла:
— Капитан! Опасность эту
Не сводите к миражу.
То, что фрицы рядом где-то,
Я умру, но докажу!
И сдержал разведчик слово...
Мы догнали батальон,
Было все уже готово,
Чтобы дальше двигал он.
Командиры честь по чести
Закурили по одной.
Вдруг Рахим явился бестией,
Ну как будто снег весной.
Напрямую к капитану:
— Немцы на опушке, там...
— Слушай, хватит хулиганить,
Надоел ты нынче нам.
Во саду и в огороде —
Всюду немцев насажал.
Ерунда! За мной, Володя! —
И к опушке побежал.
Да куда он? Спятил что ли? —
На бегу подумал я.
(Вдоль опушки, кромкой поля,
От телеги колея.)
Не иначе бес попутал
Или жизнь не дорога.
Что за прихоть самому-то
Лезть фашистам на рога?
(Ивнячок кудрявый слева
У еловых подолов...)
И Милушкин, словно дева,
Хоть бы кинул пару слов
И остановил комбата.
(Поворот.) Вперед гляди!
Что за серая заплата
На кустах, что впереди?
Ветвь, засохшая до срока?
Нет, не ветка, а... рука...
Это ж фриц глядит в бинокль
В направленье хуторка.
Миг один, и мы заскочим
Сами головой в капкан...
Я как крикнул что есть мочи:
— Немцы, немцы, капитан!!!
Платов молнией метнулся
В сторону — и был таков.
Я за ним. Да вдруг споткнулся,
Да застрял среди кустов.
Сбил пилотку. (По приметам,
Дело дрянь: беда грозит.)
Вижу: Платов с пистолетом
Уж за елкою стоит.
Надо прикрывать комбата...
Лес заполнил шум и гам.
Очередью автомата
Врезал стоя по кустам!
Слышу голос капитана:
— Батальон, ко мне!.. ко мне!
Я на небольшой поляне,
Как ворона на сосне.
Куча хвороста... укрыться...
Лечь... Попали в переплет!
Ожили, очнулись фрицы,
Зататакал пулемет.
Роем пули сыпанули;
Пустяки — пчелиный рой,
В землю вдавливают пули,
Хоть дерницу носом рой.
Но держись, фашист проклятый!
Звуки на прицел ловлю.
Слившись с верным автоматом,
На курок давлю, давлю...
Весь, как есть, — душой и телом —
Я азартом обуян,
В этой спешке угорелой
Был смертей дуэлью пьян.
Вдруг — внезапное смятенье:
Автомат замолк. И страх
Навалился на мгновенье,
Душит, сидя на плечах,
Тошнота и слабость... Гадко...
Будь что будет? Нет, постой!
Вспышкой трезвая догадка:
Это просто диск пустой!
Ерунда! Мы вставим новый
(Тороплюсь, как на пожар),
Не впервой нам. Все готово.
Мы свое возьмем... Удар.
Страшной, необычной силы!
Боль, как молния в лицо,
Ногу будто отдавило,
Налилась нога свинцом.
Глянул. Вижу на обмотке,
На траве брусникой кровь...
С пулей разговор короткий:
Р-раз! И вся твоя любовь!
Ранен! Прахом все надежды
До Германии дойти.
Но ведь я в бою, как прежде,
Немцы метрах в двадцати.
И сейчас ценой любою
Я обязан бой вести. Слышу: .
— Взвод! Гранаты к бою!
Наши! Можно жизнь спасти!
Вот и дружные разрывы,
Всплески белого огня,
И солдаты торопливо
Прыгают через меня.
И комбат зовет: — Володя,
Братик младший мой, вперед!
Что с тобой? — Ко мне подходит. —
Ранен? Автомат берет
И за первыми кустами
Исчезает, словно тень...
Там он должен быть, с бойцами.
Я — его вчерашний день.
Так вот, в схватке, быстрой, тяжкой,
Смерть пометила меня...
Не рожден ли я в рубашке,
Если вышел из огня
С перебитыми ногами?
Может, было мне судьбой
Предназначено стихами
Рассказать про этот бой?
Берегла меня, быть может,
Чтоб навеки не умолк?
Если так, то я, похоже,
Честно выполнил свой долг.
Май-ноябрь
1986 г.
Другие произведения автора:
— Стихи о событиях 1993 года. 1993 год: что ж ты Ельцин натворил
— Венок сонетов. Стихи Владимира Бирюкова: Как жить среди людей
