8 июня 1996 года, умер воин – учитель - поэт, до последней секунды своей жизни верующий в историческое величие социализма, преданный эпохе, в которой он родился и жил, защищавший эту эпоху до последнего вздоха и никогда не сомневавшийся в ее правоте.
Звали его Владимир Георгиевич Бирюков. Сын рабочего игольного завода в поселке Колюбакино прошел свой жизненный путь от токаря на заводе до учителя русского языка и литературы, директора Колюбакинской школы рабочей молодежи, заместителя председателя Рузского райисполкома и директора Тучковского автотехникума.
Из-за больного сердца он ушел на пенсию в 60 лет и оставшуюся жизнь посвятил своему любимому делу, к которому он часто обращался на протяжении своей жизни. Он по настоящему окунулся в литературную деятельность, поэзию и написал за 11 последних лет своей жизни несколько поэм и около 800 стихотворений.
Стихотворения последнего периода его творчества были связаны с гражданской лирикой, с обращением к народу изменить свое отношение к тем, кто захватил власть после расстрела из танков Белого дома в 1993 г.
Любовь к Родине была основой его творчества. И он, как мог, защищал свою родину от грязи, клеветы и лжи, которые выплескивались на страницы газет и телевизионных передач, спонсируемых новыми олигархами. Он полагал, что его слово будет воспринято его единомышленниками и неравнодушными людьми.
Однако статьи в газете «Красное знамя», которые он написал перед выборами президента во время избирательной компании, были несопоставимы с тем количеством лжи, которая ежеминутно проникала в население через радио и телевизионные передачи.
Бирюков надеялся, что вирус вседозволенности, которую установил Ельцин в начале 90-х, можно преодолеть. В своих стихотворениях он обращался к доброте и воле народа, а не к очередным репрессиям тех, кто обманным путем захватили власть.
В своих стихотворениях он описывал добровольные жертвы тех, кто отстаивал свои убеждения. Эти жертвы прошли через его сердце и зажгли в нем священное и в полном смысле религиозное пламя, хотя он в больший период своей жизни, как и многие окружающие его люди, был атеистом.
Он был участником событий в Москве во время Октябрьского переворота в 1993г. И чудом не погиб в рядах колонн защитников парламента. В своих стихотворениях он нашел те слова о защитниках Родины, которые не канут в забвение.
Старший сын уговаривал отца, зная его слабое сердце, отойти от активной политики и больше писать лирические поэмы и стихотворения. Отец собирался приехать к нему в середине июня 1996 г. Однако партийные товарищи уговорили Бирюкова выступить на собрании, посвященном выборам президента. Это выступление было последним в его жизни. Он умер от остановки сердца, прочитав свое последнее стихотворение-завещание «Только мы».
Сергей Бирюков
Триптих МОСКОВСКОЕ УТРО
(4 октября 1993 г.)
I. УБИЙЦА
Его подняли по тревоге.
По боевой. Прощай, жена!
Приказ — по рации в дороге.
Что ж, слава Богу, — не война,
Хотя в крови Москвы землица:
В Останкино вчера шел бой.
Приказано: войти в столицу,
Кремль защитить любой ценой.
Полку не занимать отваги.
Но кто на Кремль готов напасть?
Те, кто пурпуровые флаги
Блюдет, как старой власти снасть?
Они, как тени того света,
Простого не поймут никак:
Огни Верховного Совета
Не светят, источают мрак.
На набережной остановка.
В рассветной дымке «Белый дом»:
По обстановке — установка:
Охрану Дома снять огнем.
Огнем? Солдаты сникли сразу.
Не поднимают головы —
За выполнение приказа — награды...
— Нет, стреляйте вы...
Не «духи» там, не моджахеды,
А сверстники, отцы и деды.
— Ах, так! Разборка будет в части.
Дисциплинарных хватит мер.
Защитник президентской власти
Полез один на «бэтээр».
На нём отважно с автоматом
Он въехал на Горбатый мост,
Чтоб сонный лагерь из палаток
Отправить к Богу, на погост.
...«Калашников» в суровой дрожи
Боезапас свой расстрелял.
— Что стало с лейтенантом, Боже?
— Он честь и совесть потерял.
II. ЖЕРТВА
Не солдат в бою, не генерал,
Не в аду кромешном иль содоме –
От потери крови умирал
Паренек в горящем «Белом доме».
Все провальней, дольше забытье...
А порой такое озаренье,
Что его недолгое житье
Представало, словно откровенье.
Суетилась перед парнем смерть
Не старухой, что с косой проклятой,
А такой, что любо посмотреть:
Бойким лейтенантом с автоматом.
Эта смерть не карою с небес,
С «бэтээра» треском ненатужным
Раздавала свой кровавый крест
Юным добровольцам безоружным.
И его ударила она,
Как дубиной, даже с ног свалила.
Озарило: это же война,
Наступает вражеская сила.
Если автоматчик по своим
Бьет расстрельно, хлестко, равнодушно,
Значит, мы на их пути стоим
И убить нас властной силе нужно.
Шел обстрел. Пожар силенку брал.
А на историческом разломе
Жертвенно и тихо умирал
Паренек в горящем «Белом доме».
III. ДУША И СОВЕСТЬ
Душа от тела отлетела,
Направилась сквозь дым густой
На Небо, в райские пределы.
Вдруг чей-то голос вслед:
— Постой!
Давай поговорим немного.
Ты лейтенанта моего
Суди, как можешь, но не строго.
Я — совесть, я судья его.
— Не мне влезать в чужую душу...
Но вот чего я не пойму:
Кто офицеришку - чинушу
Направил к парню моему?
Ты скажешь: высшее начальство,
Его величество Приказ
И сатанинское бахвальство.
А совесть для него — балласт?
Тебя он слышит иль не слышит?
А ты ж ему вторая мать.
Иль, чтоб в чинах подняться выше,
Он может и на мать плевать?
И торопливо полетела
Над «Дома белого» костром.
Москва совсем осатанела:
Орудий продолжался гром.
И войны — все семьдесят лет…
Нам тяготы долей наследной
Самим Провиденьем даны.
Войны не бывает последней.
И мы рождены для войны.
Страшны утверждения эти.
Других, к сожалению, нет.
Я семьдесят прожил на свете,
И войны — все семьдесят лет.
Не молкнет в ушах канонада,
Сиротский кладбищенский вой.
В глазах: то бои, то парады...
Я сам ведь участник двух войн.
На первой, кровавой и страшной,
Фронтов всекарающий гром
Живое кромсал бесшабашно:
Творился всемирный погром.
Но мы победили. По праву!
Наш дух оказался сильней.
И принял позорно отраву
Адольф в цитадели своей.
А вот во второй... С арсеналов
Никто не сорвал даже пломб,
А Родину так разорвало,
Как тысяча ядерных бомб.
В руинах Отчизна предстала.
Но в роскоши, не на мели
Живут, как ни в чем не бывало,
Предатели русской земли.
Так значит... А что это значит,
Коль их непомерна вина?
Ведь если Обида заплачет,
То это — война!
Поколение наше в беде…
Будет гордым последнее слово
Обвиняемого, если он,
Хоть и ждет приговор суровый,
Но ничем не нарушил закон.
«Дело» сляпано из оговора,
Только суд это не признаёт,
И последнее слово позором
На судей нечестивых падет.
Я не зря за перо взялся снова:
Поколение наше в беде,
Каждый стих мой — последнее слово
На неправом, паскудном суде.
Мне досталась русская душа
Мне досталась русская душа,
Чтоб любить, страдать на белом свете.
Тем она, наверно, хороша:
Хоть за нею нету ни гроша,
Впереди всегда надежда светит.
Англосакс, монгол или еврей
Со своей культурой и натурой
Клеят ярлыки душе моей,
Ухмыляясь, обзывают дурой.
Мол, богатств своих потенциал
До сих пор лениво не раскрыла,
Революций грохот и развал
Не постылы ей, а даже милы.
Что-то несусветное плетут...
А душе до них и дела мало.
У нее со мною свой статут,
И свои концовки и начала.
Что душе словесный грязный душ,
Взгляды злые, как дожди косые?
Преданной любовью русских душ —
Этим только и жива Россия!
4 февраля 1993
Как быть, что делать?
Я голову в ладони захватил.
От боли стало некуда деваться:
Мятежных дум скопившийся тротил
Грозит во мне, того гляди, взорваться.
И надо, надо взрыв предупредить.
Повысить резко уровень терпенья,
Понизить гордый дух сопротивленья,
Единственное прошлое забыть.
Забыть, что жил. Не думать, не смотреть,
Не замечать обмана и измены,
Иначе надо просто выбрать смерть,
Сойти в небытие с житейской сцены.
Но как же быть с настроенной душой
На труд во благо своего народа?
Как быть с демократической паршой
На теле народившейся свободы?
Как быть, что делать, ежели раздор
Мою Отчизну делает уродцем?
Быть может, жить всему наперекор,
Своим существованием бороться?
И пусть от дум терпение взорвется.
4 февраля 1993
Время во мне разбудило…
Пламя пожарищ и посвист свинца,
Бойни кровавая плаха...
Время во мне разбудило бойца,
Без рассуждений и страха.
Облик хапуги и подлеца,
Бездаря с рабскою дрожью...—
Время во мне разбудило борца
С хамами, наглостью, ложью.
Чтобы горели людские сердца,
Чувством на жизнь отвечали, —
Время во мне разбудило певца
Гнева, любви и печали.
Только мы
Как родителей не выбирают,
Так и Родине выбора нет.
Мне Россия — не хата с краю
И не выигрышный билет.
Я горжусь, что она в те годы,
Что запомнились вихрем огня,
В страшной схватке за нашу свободу
Положилась и на меня.
Призвала под свои знамена
И оружие в руки дала…
Полегли на войне миллионы,
Но Отчизна осталась цела.
Не кичились мы воинской славой.
Было нам и в труде не до сна.
И могучей Советской державой
Вознеслась над миром страна.
Мы тогда и зажили неплохо.
Но ведь кто-то нас в рай позвал.
И явился над нами пройдоха,
Учинивший погром и развал.
И Россию, мою Россию
Опоили заморским вином.
Во хмелю она и в бессилье
Спит пока что, тревожным сном.
Кто ее поднимет, разбудит,
От позорной избавит сумы?
Кто пройдох и жулье осудит?
Только мы.
Только мы!
8 июня 1996г
(это последнее стихотворение, написанное В.Г. Бирюковым в день смерти )
ПО ТЕМЕ: Чёрный октябрь 1993-го. Расстрел «Белого Дома» — в шаге от гражданской войны: помнить, чтобы не повторить
Другие публикации автора:
— «Семь дней в июне» — поэма в стихах об операции «Багратион» 1944 г. Великой Отечественной
— Венок сонетов. Стихи Владимира Бирюкова: Как жить среди людей
