Начало:
Судьба и душа Татьяны. Первая часть: 1 сентября — 7 ноября 1943 года
Судьба и душа Татьяны. Вторая часть: 12 ноября 1943 — 1 января 1944
1 января 1944 года.
Первый день этого года почти прошёл. Провела его без работы, скучно, неинтересно. Неужели весь год будет таким. Нет. Сидеть дома без работы в такое время нельзя, да и не позволяют обстоятельства, поэтому проводить так время не придётся.
Поговоришь с Валентиной Павловной немного, подумаешь о той жизни, что была раньше, и так не интересна жизнь теперь. Но продвигается к тому же. Не имея вечернего выходного платья, не попадёшь в партер Большого театра… Это уже говорит, что не каждый в состоянии будет посещать его. Не только это пакостит жизнь.
Всего хуже отношения теперешней молодёжи между собой. Посмотришь на некоторых, и так противно становится, так пошло всё кажется вокруг. Неужели будет такая распущенность ещё продолжительное время. Сейчас большинство ценят человека по его материальным ресурсам. Буду ждать окончания войны, надеясь, что это всё изменит в жизни.
4 января 1944 года.
Опять я столько дней не писала, и это все из-за мамы. Взялась было, а она прервала, ну и не начинала больше до сего момента.
Сейчас только проводили на поезд маму. После была в школе и разбирала с девочками ёлку. Пролетели два дня ёлочного веселья. Ну и досталось мне, особенно первый день. Весело прошли ёлки у 5-х классов и у 4 класса. Играли, пели, танцевали. Все приходилось под сухую, так что даже язык устал лялякать с ними. На ёлку приходила и вся Колюбакинская шпана. Все время были Тарасов и Сидоров. На ёлке с ними не ссорились.
Вчера вечером устроили у нашей Паши – завхоза встречу. Были мы с Катей, она и Валентина Павловна. Посидели, поболтали, потом играли в лото. Было много смеху, хотя и небольшая компания. Домой пришли, как и полагается, в 5 часов утра.
Всего хуже, что к 11 часам завтра вызывают в Рузу на конференцию, а как идти? Уже 4 дня не получали хлеба, и, говорят, что и завтра не будет. Что адское мне представляется, если отправиться в Рузу. Катя все ещё хворает.
8 января 1944 года.
Утром отправилась в Москву. Около 10 утра были с мамой уже у Серёжи. У Кати ничего серьёзного пока не нашли. Ещё 19 ехать на рентген. Днем отправились на Арбат фотографироваться. Пока я водила, искала фотографию на углу Молчановки, случайно встретили Тамару. Отправились к ней, она отдала мне фото. Вечером уговорились идти в театр. Были в филиале МХАТа. Шла в это время «Глубокая разведка Кроша». До чего замечательно играли. Такая бурная овация была после окончания.
Утром 9 ехала уже домой в Колюбакино. Дома ожидало большое разочарование, дров все ещё не привезли.
Недавно прочитала книгу «Семья Муратовых», два романа «Старые гнезда» и «Хлеба и зрелищ». Некоторые суждения героев настолько точны, и очень понравились мне.
Это разговор барона с Адель:
— Ревнуют, барон, тех женщин, которых не уважают.
— Да, но иногда люди ревнуют просто потому, что они ревнивы.
Другая выдержка. Разговор Виктора Баскакова с Адель после получения им письма от неизвестных товарищей:
— Ревнуют только к тем, кого считают почему-нибудь достойным любви.
Да, сколько правды в этих словах. Но они не могут быть произнесены некоторыми из современной молодёжи. Даже такое нехорошее чувство, как ревность, отсутствует в натуре некоторых современных опустившихся ниже всякого предела в личной жизни людей. Да не потому, что они не ревнивы. Нет.
Они просто чересчур развращены.
Специально в Москве следила за молодёжью. Сколько разных лиц я видела. Неужели все эти покрытые различными помадами лица скрывают падшие души. Да, наверное, так. Как противно смотреть, когда девушка без всякого смущения берет билет у совершенно незнакомого волокиты в шинели с погонами и спокойно идёт с ним в театр.
Мне было лестно и приятно слышать сказанное тихо про меня какой-то простой крестьянской женщиной: «Какая славная девушка, как не похожа она на всех этих крашеных девчат». Я даю себе зарок, что никогда и не буду похожа на них. В жизни, может быть, кто-то горячо и оценит это.
16 января 1944 года.
Вечер. Как давно я не брала дневник. Все эти дни как две капли воды похожи друг на друга. Даже писем за все это время не было ни одного. Верно, сегодня мы ездили в лес за дровами. Ехали всю дорогу сносно, но около самого дома застряли в снегу. Устала я порядочно, но поездка не утомила меня, а наоборот, было приятно пройтись по свежему морозному воздуху. Дома у нас ужасный холод, утром только + 4 градуса. Подумать только, до какой температуры докатились. Сейчас у Сони сидит рыжий. Они сидят в комнате и шушукаются. Соня собирается идти ещё гулять, но думаю, что не пойдет.
Как мне не нравится здесь. Ничего нельзя положить спокойно. Печенье школьное сильно уменьшилось. Кто взял? Это настоящий вопрос. Но все это так неприятно. Невольно задаёшь вопрос, кому верить. На самом деле, не приходится никому. Скорей бы приезжала мама. С ней все будет понадёжнее. Морально совершенно не отдыхаешь. Сегодня Катя пришла и сказала, что девушки с точки уехали, и все книги, что им давали, наверное, пропали. Как это плачевно. Как иногда не стоит доверяться людям. Сколько уже учила жизнь, и все без толку. Все ещё часто веришь в дружбу, в честность человека. Неужели кругом столько мерзости? Да, это так, и с каждым днём все узнаешь её больше и больше.
26 января 1944 года.
Вечер. Обстоятельства сложились так, что даже не записала в дневник. Было два дня совершенно свободных, но тогда было не до этого. Это время провели замечательно.
Все эти дни ждём кого-нибудь из Рузы на обследование. Нервы у всех напряжены. Вчера от Валентины Павловны выслушали изрядную ругань. Видно, недаром мне приснилась собака. Так отлаяли, только держись. Ну, зато есть чем вспомнить день своего Ангела. Приходится только спокойнее смотреть на все. Просто задевает несправедливость, с которой относится она ко всем, конечно, иногда.
Позавчера приносят письмо на имя Кати со странным адресом. Оказывается, это с точки. Книги все целы, и извиняются, что долго не присылали. Письмо кончается подписью «Костя с точки». Оригинальная роспись?!
В школе каждый день неприятности. Видно, бог на мою душу послал дочь директора. Девочка ласковая, воспитанная, очень способная, но зато не знающая совершенно такой среды, как современная. Каждый день неприятности. Её ужасно не любят в классе. Почему? Может просто зло на вышепоставленного человека в лице директора и не желание хоть в этом случае рабски подчиняться ему? Всего скорее тут перемешано все вместе.
Сегодня у неё пропала тетрадь. Искали почти целый час. Хорошо, если она её забыла дома, а то опять целая история. Каждый день у меня за плечами контроль на последнем уроке.
Хочется написать о своих душевных невзгодах, о мыслях, но просто даже бумаге я не хочу передать того, что происходит со мной.
Во-первых, только сейчас резко и сильно выразилось для меня отсутствие Юры хотя бы в письменном виде. Как часто при первой мысли о нем начинает болеть и ныть сердце. С другой стороны, так хочется… и быть любимой. Это глупо, может быть, скажут некоторые. Нет. Это, по-моему, самое хорошее в жизни человека, чего лишены сейчас некоторые. Переписка моя со всеми заглохла. Пишу Люсе. И на днях произошла большая каверза с моим письмом к ней.
Я сейчас так жду весну, будто она принесёт что-то нового и хорошего в жизнь мою. Это бывает каждый год. Просто можно объяснить словами Пушкина. Есть большое желание снова быть в Москве и обязательно в театре.
30 января 1944 года.
Вечер. Вчера для Кати был день душевных волнений. Совершенно неожиданно пришло письмо от Мити, в котором он раскаивается в своей ошибке. Он хотел своим поступком наказать Катю, а вышло наоборот. Он жестоко наказан судьбой. Спрашивает Катю, какие у неё чувства к нему. Вчера был чуть ли не спор у нас вечером. Мама его осуждает, всячески критикует, а мне почему-то понятно его раскаяние и жаль его. Самолюбие Кати задето, и сильно задето. Мне бы хотелось, чтобы у них была снова дружба. Не знаю, справедливо ли я разбираю и сужу. Что будет дальше, покажет время.
Вчера были в кино «Саббуки». Я смотрела его уже раз в Рузе, но ничего не поняла. Сегодня пойдём опять, если будет. Народу было немного, но порядочно молодых людей. Был баян. Мы с Тамарой прошли два танца. Как я волновалась, этого не передать. Почему это, и сама не знаю, но у меня даже все дрожало внутри.
После кино были в учительской. Опять танцевали под «краковяк». Получается очень хорошо.
Зато сегодня целый день занимались стиркой. Катя ходила на почту и отпуск и опустила шесть писем. Количество изрядное, если бы получить столько.
Да! Когда же кончится эта проклятая война?! Так надоело все, все, что несёт она. Эта обстановка, жизнь. Как много уже жертв принесла она. Миллионы людей осиротели, миллионы матерей потеряли детей за честь и свободу Родины. Для меня война принесла горе. Горе, пожалуй, самое большое в моей прошедшей жизни. И так для многих, многих девушек. Я не хочу вспоминать об этом, но невольно как-то наткнешься снова на воспоминания. И так больно будет на сердце. Мне понятно теперь, как болит и стонет сердце. Это, конечно, забудется, но сейчас все-таки и рана не зарубцевалась.
Написала Петру письмо, но не знаю, зачем. С какой целью вся эта бумажная волокита. Просто приятно чувствовать, как волнуется душа при получении писем. Но письма не те…
9 февраля 1944 года.
Утро. Сегодня чуть-чуть не опоздала на работу. Вскочила как раз 25 минут 9. Пришла, верно, поздно, в 3 часа, но приходила позднее, а никогда так не было. Что смешнее всего, так это то, что Сенька и Надя не пошли в школу, потому что проснулись уже в 10 часов. Что случилось с нами? Мама, что ли, скорее бы приезжала.
Сейчас мы вечера проводим ничего, весело. Почти каждый день ходим в кино. Смотрела «Саббуки», «Дурсуи», «Концерт-вальс», «Воздушный извозчик». Все эти кино шли в последнее время. Вчера прочитала в комсомолке статью «Арифметика в любви». Что за статья! Замечательно, правдиво и красиво написана. Особенно хороша мораль её. Да, от таких «Варенек» отвернутся молодые люди, но только те, что похожи на Михаила. Жаль, что и мужчины сейчас так низко опустились.
Я так презираю всех девушек с расчётливым сердцем, то есть пустых, никчемных, готовых продать себя за любые деньги.
2 марта 1944 года.
Вечер. Почти целый месяц я не брала дневника. Просто не было времени, да и просто не было материала, о котором можно было писать. Почему я села писать сегодня? Я не знаю, но у меня явилось желание немного передать бумаге свои мысли. За время моего молчания прошёл целый месяц, но нового очень мало. Исключительно, на что можно обратить внимание, так это случай с военруком. Ходил в Рузу, получил зарплату на учителей, и у него, как он говорит, её утащили. Денег около 9-ти тысяч. Что будет дальше, пока покрыто мраком неизвестности. Последнее время он много очень дурил.
В моей личной жизни не произошло никаких изменений. Влюбиться пока не в кого, да и, не шутя говоря, я не встречала вообще мало-мальски положительного человека. Только один человек продолжает упорно навязываться со своим постоянством чувств. Только недавно получила письмо от него, мечтает встретиться, как ему нагадали, по дороге домой. Ведь я не писала ему уже несколько месяцев. Прервать совсем эту переписку у меня не хватает мужества. Просто интересно читать письма. Если ещё будет писать, нужно ответить, не рассчитывая на дальнейшее. Второй человек, который иногда даёт знать о себе, тоже пишет, хотя и не часто. Интересно бы встретиться. Что за человек? Только ужасно неграмотный. С трудом разбираю его письма. Сегодня у меня готовы карточки в одной фотографии. Так хочется сейчас съездить и получить их. Может быть, съезжу в выходной.
На днях в Неверове была свадьба, которая немало удивила, да и рассмешила многих. У меня не укладывается в голове, зачем нужно сочетать свою жизнь с человеком, о котором так плохо отзываешься. Ведь Фаина так резко говорила о своём муже.
Неужели нужно выходить только для того, чтобы получить марку замужней? Как это глупо и совершенно противоречит моим взглядам. Как гнилы взгляды и само поведение у большинства современных девчат.
Катя мне иногда тоже не нравится. Когда делаешь ей замечания, ей не нравится. Я часто слышу, что мы, хотя и сестры, но полная противоположность по характеру. Меня иногда отворачивает от себя её поведение. Разве такой она была раньше? Конечно, нет. Я не могу сказать, что эти резкие суждения должны создать впечатление весьма неприятное, нет. С другой стороны, я презираю свою застенчивость, которая часто губит меня. Я хочу перебороть себя, но до сих пор не могу. Тут уже заложены корни маминого воспитания. Может быть, не все будут осуждать эту мою «дикость». Видно, я останусь такой всю свою жизнь.
Сейчас такое отвратительное домашнее положение. Нет совершенно в доме дров, и все никак не привезут. И сегодня же дошла вся картошка. Что будет дальше? Я не боюсь в отношении питания.
15 марта1944 года.
Вчера все вместе, кроме Кати, были в кино. Шла «Радуга». Я не могу описать все чувства, которые вызывает эта картина в душе человека, до того они различные. Больше всего гнева и ненависти чувствуешь к поработителям, в тоже время они так мерзки, так ничтожны. Так подла эта Пуся, продавшая себя в руки немцам. Большое количество кино я не смотрю без слез, а это, где, кажется, всего больше нужно бы было плакать, я смотрела с сухими глазами.
Никогда, никогда народ русский не забудет этого!
Пришли из кино в таком панихидном настроении. Кроме кино, конечно, ничего не было, хотя баянист был со своей «очаровательной».
В кино видела Зинку Дуркину. Ну, что это за человек? Увидела Костю и Тольку Белоусова и, как говорится, растаяла. Мне опять досталось от Кости. Завтра он уедет. Так жалко и его, и Тамару. Что-то ждёт его впереди. Когда я его видела, не особенно чутко относилась к тому, что он на фронте, а сейчас будет очень, очень жалко.
Валька весь похож на отца. Только сейчас у него нет такого пронзающего взгляда. Юрашка что-то ни на кого не похож, но зато славный мальчонка.
Хорошо бы Тамаре удалось съездить его проводить в Москву.
Сейчас сижу дома, и так пусто на душе. Вчера уехала мама, и так плохо сразу без неё. Пришлось вставать утром и готовить самим обед. Приготовить всё нужно самим. Особенно тяготит меня то, что ничего нельзя оставить.
В выходной день я так плакала, когда узнала, что нет Юриной памяти, открыточки, на которой написано: «Танюше от Юрия». Единственная память, и той не осталось. Эти люди ведь не понимают чего-нибудь душевного или переживаний, любви. Нет. Им только понятно одно плотское, грязное. Просто скотина. И зачем взяли. Понравилась, конечно, потому что красивая. Когда-то бог даст выбраться из этой помойной ямы, подальше от такой грязи. Как, наверное, переживает дядя Даниила то, что у него такие дети. Ведь это же настоящее воровство. Не хочется скандалить, а то бы я сказала.
Видно, никогда не сбудется моя мечта. Так хочется большой городской дом с несколькими комнатами, с мебелью приличной. Вообще, пожить бы так, как было во Владимире. Так угнетает меня это неуютная конура, где совершенно негде повернуться.
16 марта 1944 года.
Вчера был памятный для меня день. Я получила письмо от Викторова, которое сплошь заполнено признанием в большом чувстве. Кажется, это должно быть приятным для сердца, но для меня, наоборот, это письмо принесло только больше душевной боли. Это вызвало не его откровенность, нет. Я просто возмущена ложью, которая есть в его письме. Прислать чужую фотокарточку, это же какое свинство. У меня все время выходит так, что, кому веришь, тот обязательно наврёт. Ну, уж, если нет карточки, так зачем посылать чужую? Если сам не хорош, зачем стыдиться этого.
Для меня будет дороже честный некрасивый человек, чем интересный врун.
Я удивляюсь на себя, как при такой грубой жизни во мне сохранилось столько восприимчивости. Ведь я вчера не находила себе места после этой неприятности. Просто все горело внутри, а руки были холодные, как лёд. Это часто со мной случается. Лицо горит, а самой холодно до озноба. Из головы не выходит мысль об обмане. Как бы мне сейчас хотелось его видеть и говорить. Неужели бы я не доказала ему его нехороший поступок, а может быть ещё это все одни мои сомнения? Нет, этого не должно быть. Дальнейшее покажет результаты.
Почему-то именно сейчас хочется получить письмо от Шурки. Мне нравится его постоянность, но ругаю его за то, что так мало пишет. Одно время, помню, ещё во время, когда мы были первые дни в Рузе, я писала ему сравнительно тёплые письма, а сейчас не пишу никаких. При первой возможности напишу ему все, что у меня на душе.
Сегодня уезжает Костя, и Тамара едет его провожать. Это значит, что несколько дней заглохнет все в школе. Как я её люблю и привыкла к ней. Просто скучно без её присутствия. Поедет в Москву, привезёт мне карточки и пуговиц. Тогда пошлю карточку Шурке. Интересно бы встретиться. Именно где-нибудь случайно в дороге, как ему кто-то нагадал.
17 марта 1944 года.
Так отвратительно прошёл вчерашний вечер. Когда загадаешь, все время ничего не выходит. Так и мы. Собирались на прощанье послушать патефон, и вышло именно, что мы только собирались, и кроме – ничего. Ходили с Клавой и Тамаркой смотреть кино «Она защищает Родину». Были на детском кино, и я изругалась тысячу раз. Было полно взрослых, и маленьким совершенно не было видно. Лидка нас заставляла дежурить, но мы от нее отделались колкостями. Провожала из кино Валюшку домой. Пришла, Тамары с Костей уже не было. Они были у Серьшевских. Мы хотя и отказались от желания слушать патефон, а все равно бы и не послушали, потому что они его взяли с собой. Я немного в этом разочаровалась, и было по дороге домой ужасное настроение. Я была готова на любую жертву, лишь бы исполнилось моё желание. Сегодня все забыто. Клава хочет опять идти в кино. Я, может быть, тоже пойду, но кино мне совершенно не нравится.
Сегодня целый день воевала с военруком.
Катя получила от Перовского письмо и фотокарточку. Тоже что-то подозрительная. Ах, эти мужчины, они сейчас так нечестны.
Пришла днём Валентина Павловна из Рузы. Говорит, что завтра будет у нас Журавлева. Но по ней что-то не похоже, что она ждёт Журавлеву. Я так не выношу этого длинного чёрта, что ужасно не хочется видеть её.
Валентина Павловна принесла зарплату и разовые талоны на нитки и материю.
Кате нужно будет быть в Рузе 21 числа, так что, наверное, получит все там. Ведь сегодня была у нас в школе новый секретарь ВЛКСМ, то есть Ленка Тарасова. Я её почему-то очень не люблю. Такая отвратительная особа. Видно, в начале начала работать, а потом, как и все такие работники, остынет, и все пойдёт по-прежнему. Только бы не гоняла к нам часто. Ну их к шуту, этих исследователей! Им наврут, что и на самом деле нет. Придётся сегодня поработать в школе, привести в порядок журналы и тетради. Особенно тетради, ведь они не проверялись уже 2 дня. Сейчас столько новых правил поведения для учеников, или, вернее, не правил, а методов их привития. Старшие-то эти меры понимают, а вот мелюзга ничего не признает. Только целый день и воюешь с ними.
Сейчас так тяготит отсутствие мамы. Так заметно, что её нет с нами. Скорей бы приезжала.
Сейчас нужно идти в школу, а так не хочется. Сейчас бы легла и спала.
21 марта 1944 года.
До сих пор Тамара не приехала из Москвы. Не знаю, что её там задержало.
Все эти дни прошли так не интересно. Последнее кино смотрели: «Партизаны в степях Украины». Конечно, не прошло без каких-нибудь приключений. Пришли мы, уже прошло 4 части. Что-то случилось с аппаратом, и не начинали. Явились мы, купили билеты, и Гущин крикнул: «Любка, сначала». Кино начали сначала. После слышим ропот недовольства. Говорил якобы Толька Белоусов. Мне очень хочется, чтобы он был в нашей компании. Вообще о нас отзывы, как недоступных, гордых и зазнайках. «Гордое сословие», как величает Гущин.
Сегодня Катя в Рузе. Что-то она там узнает нового. Может быть, случайно встретится. Мама что-то долго не едет.
25 марта 1944 года.
Вчера написала письмо своему неродному племяннику. Для первого раза «процензурили» все — и мама, и Катя. Теперь можно ждать письмо. Не знаю, скоро ли оно будет, и будет ли вообще. Вчера опять вечером была дома. Неужели теперь будет все время так?
Сейчас мы читали в комсомолке письмо лейтенанта «Моя любовь».
Как хорошо, если на самом деле есть ещё такие люди, верящие в большое сильное чувство. Как правдивы строки его письма. Как они горьки для него действительностью. Теперь его засыпят письмами «ветреные головушки», а может быть, найдутся и сострадатели. Но я, например, полностью на его стороне.
4 апреля 1944 года.
Уже 4 число. Апрель, а на улице погода начала февраля. Вот уже третий день идёт снег и дует сильный ветер. Все дороги замело, что не пройдёшь. Все эти так пасмурно на душе. Один день как-то плакала. Хорошо ещё, что мне Тамарка Дроздова дала интересную книгу «Князь Серебряный». Я её так с удовольствием читала. Но сейчас опять ничего не увлекает. Другие книги как-то мало меня интересуют. Все эти дни не было ни одного письма. Без них так не интересно. В школе что-то все заглохло совсем.
7 апреля 1944 года.
Вышло очень неудачно с пропиской у мамы. И ей пришлось ехать обратно в Петушки, чтобы выписаться. Вчера она уехала. Опять так пусто в доме, и не хочется идти. У меня большая неприятность в школе. Утащили пилу у Паши кореша. Я тут виновата, что посылала его за пилой. Все в школе стоят пока за меня. Прасковья ревёт, как об умершем. Хочет подавать на меня иск. Пусть. Только попробует она сунуться, ей ещё присудят за халатную работу. В школу даже идти не хочется, так надоела она своим вытьём. Я теперь с ней ни за что не буду путем говорить. Жаль, что хлеб она будет получать, а то бы вовсе и не говорила. Вот такая история сопровождается военруковскими сплетнями. Только вчера за все это время был замечательный день. Сегодня опять что-то дует сильный ветер. Часто на душе очень нехорошо.
Недавно мне приснился сон, что мне в руки упал кусочек звезды – метеор. Он был беленьким камнем, немного тёплым, к чему это все? Почему-то сейчас мне вспомнился сон Мити, который он описал в письме. Иногда сны сбываются.
Вот уже сколько времени нет писем ни от кого. Зло на этих дураков, которые представляют себя в письмах влюблёнными, а в то же время пишут письма в месяц раз, если не позже. Почему-то нет писем и от Викторова. Неужели он не ответит. Я не знаю его ума. Но письмо моё было немного надменно и холодно. Как он будет реагировать на то, что я первая ему написала. Интересно бы встретить этого человека. Вот нет до сих пор каникул, и то обязательно нужно съездить к Лёле, Тоня очень приглашала.
Подумаешь иногда о том, какие интересные есть люди. Хотя бы взять Тоньку Семину. Написала мне письмо, просила ответить и писать, а сама до сих пор не может написать ещё. Так же Людка Никонова, не пишет уже, я не знаю, сколько времени. Куда она могла деваться? У людей иногда, как все устроится благополучно, так и забудут о существовании их друзей и товарищей.
В школе у нас обостряются отношения с военруком. Он что-то про нас наболтал на заводе. Ему просто обидно, что на него, на мужчину, которых сейчас так мало, которых ценят «на вес золота», никто из коллектива не обращает внимания, и все его ухаживания по отношению к Кате безрезультатны. Я не знаю даже, как я к нему отношусь. Иногда он так мне противен, а иногда мне хочется его погладить, приласкать, как кошку, как маленького озорного котёнка. На днях я с ним резко разговаривала и поругалась, хотя сама виню себя в несдержанности. И сегодня с Тамаркой с ним разговаривали не так, как ему хотелось.
Скорей бы кончалась эта история с пилой, чего бы ни было, а все-таки неприятно. Может быть, меня и осуждает кто. Конечно, Ольга Степановна, которая вчера выступала против меня.
13 апреля 1944 года.
Вчера получила большой удар по самолюбию. То, что я считала законом для жизни, сочли ненужной моралью. И обвинили в бездушии.
Если бы он был рядом со мной, этого бы не сказал. Но все-таки письмо так больно ударило по сердцу. Особенно последние слова: «…может быть, не будет и меня». Неужели придётся второй раз получать известие о смерти. Я не знаю, как я сдержалась, но я готова была разрыдаться. Написала ему ответ. Что получилось, я и сама не знаю. Кажется, немного переборщила. Ладно. Я его не вижу пока, а может быть, и совсем не встречу.
Вчера Тамара Федотова принесла патефонных пластинок, и мы сидели до 5 утра. Много переговорили за это время. Тамара изрекла свой приговор о любви. Решила, что я любила, Клава тоже, а Катя с Тамаркой – нет. Почему это так, я не знаю. Я и сама не знаю, любила ли я. Может быть, и полюбила бы Юрку, если бы он был жив.
Говорили об институте. Вряд ли удастся поступить. Так как это трудно.
Остальное идет все по-старому. Наверное, скоро будут каникулы.
Подходит Пасха, но на душе как-то не весело.
14 апреля 1944 года.
Произошло большое событие. Сбежала на фронт Алька Севастьянова. Подняли всех на ноги. Найдётся ли?
23 апреля 1944 года.
Долго я не брала свой дневник, да и некогда было. Все каникулы меня не было дома. Наконец-то за все 14 лет Лелиной женатой жизни я увидела Тоню. Приезжал снова Костя. Вместе ходили в Неверово к Тамаре Федотовой. Вообще Пасха прошла ничего.
Во вторник уехала в Москву и отправилась к Лёле. Там была сначала у него на работе, а потом отправилась к Тоне. Она меня так хорошо встретила, была у них полтора дня. Ходили с ней в Щёлково. Купила я там на базаре пластинку. Думаю, подарить ее Тамаре на день рождения. Пусть она мне и стоит 100 р. Пришли домой, я легла отдыхать, а Тоня все готовила. Лёля явился пьяный. Вот чудной-то, но очень хороший. Я так его теперь люблю. Приглашали очень на май. Приложу все силы, чтобы съездить к ним.
От них опоздала на поезд и сидела в Москве у Сергея целый день. Может, мне так кажется, но с таким презрением смотрит на нас Марья Семёновна. Серёжа совершенно смотрит по-другому. Они, по-моему, не признают даже его.
На вокзале вечером изводила дежурного милиционера и ехала в вагоне в весёлой компании. Зато всю ночь просидела на Москве-реке. Прозябла, я не знаю, как.
Пришла, и на столе лежит письмо от Шурки Павлова. Я этому была очень довольна. Не ожидала я этого письма совершенно. Теперь есть опять человек, которому можно излить все свои переживания. Я ему написала уже два письма. Одно длинное, в 4 листа. Сегодня вообще я написала 4 письма: Шурке Ляпакину, Шурке Павлову, Витьке и дяде Ване. Вот на почте будет потеха, а, может быть, и прочитают половину. Письмо Шурки вызвало много воспоминаний из прошлого и наши последние дни, и последнюю встречу.
Ещё Тонька Семина мне говорила, что он любит меня. Я ругалась. Но неужели на самом деле это так. Как он пишет, я являюсь даже символом чистоты и простоты для него. Он мне нравится, как человек умный, но в то же время простой, ласковый. Я так любила раньше рассуждать с ним о многих непонятных вещах. Ему хочется встретиться, мне тоже. Если он бывает в Москве, то это гораздо проще. Теперь так жду его писем. Интересно, куда он девался все это время? Ведь так таинственно исчез и опять появился. Хорошо бы встретиться.
27 апреля 1944 года.
Подходит май, а работы все накапливается и накапливается. Нужно выпускать общешкольную газету, да ещё все пионерские. Вчера репетировали первый раз «Преступление и наказание». Единственная женская роль — моя. Очень трудна, все стой и охай, игры нужно много. Думаем ещё готовить «Свадьбу». Вот будет хохоту в зале, если сыграть как следует. Остальное в школе идёт все благополучно. Шурке Павлову написала уже три письма. От Викторова писем нет, и хорошо бы он оставил меня в покое. Все-таки здорово задело за живое его письмо, но он несправедлив.
Мы вчера долго говорили на эту тему. Сейчас забыли все: совесть, честь, право. Так низко опустились! А он ещё говорит, что я ему читаю мораль. Он не понял меня, а я ошиблась в нем, как в человеке. Я думаю, что он оценивает в человеке его честь, поведение, а оказалось – нет. Значит, он сам лёгкого пошиба.
Ну и пусть. Ведь вряд ли удалось бы нам встретиться. Вчера было в газете письмо одного лейтенанта к своей девушке Кате. Замечательная статья по содержанию, по её сути. Как жаль его. Что переживает эта Катя, если она действительно его любила.
4 мая 1944 года.
Вчера не смогла писать, потому что пришла Катя и сели обедать. За последнее время выходит все как-то интересно для меня.
Дёргаюсь из стороны в сторону и не могу понять, где остановиться. Шуркино предложение не выходит у меня из головы. Мне с одной стороны и хочется, но пораздумаешь и видишь, что с этим оборвётся всё дальнейшее, уже будет одна дорога по определённой колее. Слишком рано зависеть от кого-либо. Да потом я же совершенно не знаю его. Я так долго его не видела. Можно ли обрекать себя на это. Ведь не ограничишься только одним настоящим. Будет же и дальше жизнь. В общем, что делать, я не знаю.
Вчера прислал письмо Шурка Павлов. Его куда-то переводят. Этот тоже с ума сходит там. В общем, мне попало от мамы за то, что всем пишу, а мне просто интересно получать письма. Я же со своей стороны не пишу ничего такого, чтобы намекало именно на такие письма, какие я получаю. Да я и сама не знаю, кто мне нравится. Пожалуй, Шурка Павлов лучше всех. Этого я хорошо знаю по педучилищу. Им нельзя увлекаться. Он некрасивый, но замечательный, как человек. Умный, добрый, застенчивый. Может быть, изменился за это время.
Вчера Катя получила от Валентина письмо, но вышел небольшой казус. Он, видно, перепутал конверты, потому что в Катином письме лежало Клавино письмо, а в Клавином – Катино. Долго вчера на это хохотали.
Да вообще, что будет дальше, покажет время.
Подходят вот испытания. У меня нет ещё билетов. Сегодня хотели со Степановной составлять. Не знаю, будет ли она это делать. Ведь на неё что наедет. Я ещё не встречала отвратительнее человека. Ребята за последнее время совершенно ничего не учат. Стали все так отвратительно отвечать. В журнале одни двойки да колы. Вот провалят на испытаниях, будет дело. Убежишь совсем из школы вон. На устном будет сидеть Тамара. Будет интересно, завалят или нет.
Подошла копка огорода, а у нас ещё нет земли. У нас все что-нибудь, да выходит не так, как надо. Что-то будет в этом году. Придется уехать на самом деле с глаз долой.
Думаю, ехать, а готова ли я к этому? Что туда брать. Что у меня будет на ногах. Ведь там мамы не будет, которая купит или сошьёт что-нибудь. Видно, сидеть мне и не решаться.
17 мая 44 года.
Столько времени не писала. Так летит время незаметно. Ведь вот-вот уже испытания. Работы хоть отбавляй. Ещё готовили выступление. И все эти дни были репетиции. Вчера было выступление. Играли «Таланты из глубин» и «Преступление и наказание». Говорят, что на всех произвело очень большое впечатление, что играли хорошо.
Писем все эти дни не было, и без них совершенно не интересно.
30 мая 1944 года.
Прошло уже полмесяца, как я не писала. Все это время, то с возрастающей, то с убывающей силой, думаю о поездке. Сколько разговоров и пересудов по этому поводу. А ведь, подумать, это, пожалуй, будет самый решающий шаг в моей жизни. Ведь, если ехать, это значит быть обязанной, зависеть во всем от него, а может быть… Даже неприятно думать об этом. Ехать — значит порвать все, связывающее с настоящей жизнью. Кажется, мне не жаль ничего, кроме Прищепы. Может быть, он больше и не напишет, может, я не увижу его вообще, но что-то так притягивает меня, так волнуют его письма. Только с ним я могла так легко объяснять все непонятное в письмах. Выходит, «незримый, ты мне был уже мил…». Вот поэтому и мучает меня так эта неопределённость. Мне не жаль ни Петра, ни Шурку Павлова. Я уже забываю их, а Степана? Что это значит? Я сама не могу ответить на этот вопрос.
С другой стороны, мне так хочется туда, на Украину, не из-за Шурки. Нет. Он-то меня меньше всего интересует. Но просто влечёт туда неизвестность, прекрасный климат, да и то место, что так все хвалят.
А сама поездка? Разве мало интересного и трудного несёт она в себе? Очень много. Тамара, так советует ехать. Мама все поет об обязанностях, а я и не знаю, что делать. Все-таки решила съездить. Просто посмотреть его и вообще узнать все. Ведь не напишешь все в письме. Только как это будет, с какими трудностями переездки будет все это связано? Туда доберусь, а оттуда как? Ладно, дальнейшее покажет само время.
Позавчера ждали Журавлеву. Она была вчера. Вчера она была последним ассистентом в 6Б. Поставила Жуковой два. Степановна против, и вышел конфликт, который понёс лишнюю плохую оценку. Но я не уступлю ей. Пусть дует губы. Только бы не сделала какую-то подлость. А она способна на все подлости. Журавлева сказала, что отпустит её. Вот бы хорошо было, чтоб отпустила. Я не знаю, кто может ужиться с таким человеком.
Я пишу, а мысли работают все об одном. Что скажут все о моей поездке. Девчонки, наверное, как будут хохотать, когда узнают об этом. Сергей осудит, конечно, за то, что рано приступаю к самостоятельности и не решительно поступаю по отношению к учёбе.
Учёба! Как она меня мучает. Нет минуты, чтобы я не ругала себя за то, что до сих пор ещё не поступила учиться.
Опять на лето все уезжают. Остаюсь одна я с Валентиной Павловной и военруком. Катю возьмут опять, наверное, в районный лагерь. Опять целое лето приятного отдыха. Будет там, конечно, Митя. Какая у них будет дальнейшая связь? Я бы ни за что не сближалась.
Мне придётся опять все лето коптить в Колюбакине. Будут, говорят, лагеря, и быть воспитателем там. В общем, за последнее время столько интересного, что нельзя сразу записать.
Мама наша шила гимнастёрку начальнику Апальщинской точки. Она была у нас несколько раз. Зовут её Нина. Есть у них там Тоня. Она говорят, хорошо очень гадает. Придёт к нам она, обязательно погадаю у неё.
Да, теперь я понимаю, что так тяготит меня. Свобода. Да, моя личная свобода. Я не хочу быть чей-то собственностью, но и сделаю так, что не буду.
16 июля 1944 года.
Полмесяца, как я не брала в руки тебя, мой спутник. Как кажется быстро они пролетели как много, очень много душевных тревог и переживаний было за это время. Сейчас я не могу написать все подробно, что было за это время, но могу написать, что плакала я почти каждый день. Была у нас Катя. Она не поправилось там, но зато живут они там куда лучше, чем мы. Уж я знаю, что за ней там все ухаживают, что у них там бывает очень весело, что Митя уехал именно от этого в Москву.
Интересно, как он будет жить со своей женой. Пожалеет, что вышел этот новый закон «О браке, семье и опеке». Да, многие, может быть, пожалеют об этом. Зато как хорошо ударит этот закон по тем существам, которые женятся на каждой попавшейся в удобных случаях.
Все идёт почему-то на старый лад. Видно, признают, что и дореволюционное можно некоторое взять. Ведь у нас в школе введены золотые серебряные медали, аттестат зрелости.
Только война ещё не думает кончаться, хотя и второй фронт, и гонят сильно немцев.
Я вчера с Клавой вечером долго гуляла по улице. Вечер был очень хороший, хотя только перед сумерками шёл сильный дождь. Мы много говорили о личных переживаниях.
Я ей сказала, как я сейчас одинока, как иногда становится трудно, грустно от этого чувства, как я ревниво отношусь к ней и к Тамаре. Я чувствую, что немного разочаровываюсь в Тамаре. Слишком она иногда груба. Особенно это заметно во время работы, а как она ставит высоко себя везде. Я не могу так. По-моему, это излишняя самоуверенность.
Вот они уедут в Москву на сессию, а я останусь совершенно одна среди этой маленькой голодной дряни, как иногда они надоедают, особенно если плохо себя чувствуешь. В то же время быстро скучаешь о ребятах.
Я анализирую свои поступки и вообще себя. Сколько во мне противоположностей. То я думаю так, то вдруг все быстро меняется.
Вчера прочла книгу «На далёком севере» или «Далеко на севере», просто не обратила внимание на заголовок. Прочла запоем с большим удовольствием. Конечно, с этим было связано большое количество острот со стороны Тамары. Ведь вечера было закрытие лагеря. Плохо работали. Даже нет ни одной стенгазеты, ни одного боевого листка. Просто самоуверенность Тамары и её отношение в последнее время отбивали желание что-нибудь делать.
Письма от Степана Прищепы
Здравствуй, Таня! Неужели я от тебя так никогда и не добьюсь ответа?
Но я надеюсь. Я настойчив, как типичный украинец. И настою на своём. Не устану, добьюсь, надеюсь.
Я, даже было, почти потерял надежду. Но не совсем. Нет, не потерял. И верю: если не придёт к тебе моё письмо, то придёт время — я к тебе.
Но как утомительна эта война, служба. Как долго тянется время! Как утомительно ожидание!
Может, в последний раз пишу? Нет. Жду ответа.
Таня! Я, как и прежде, в армии. Чего только не увидел, чего не пережил? Как жизнь разнообразна!
Таня! Я жду ответа. Пиши, как живёшь. Истинно от души хочу знать и напишу, если получу ответ.
С приветом. Степан.
*****
Здравствуй, Таня!
Сегодня я, как никогда, обрадован твоим письмом. Да и представь. Почти совсем неожиданно. Хорошо и это. Надеюсь, ты вскоре получишь и это моё письмо, и мы скоро встретимся. О фото и говорить не приходится. Оно для меня будет, вернее, принесёт неимоверную радость. Скоро встретимся. Подробностей не описую, но вполне надеюсь и стремлюсь так же, как и стремлюсь тебе это передать.
Насчёт писем, то я твоё от апреля 43 года получил. 6.11.43 года (2 письма: из дома и это твоё – вместе). Но обо всем подробнее после.
А в этом письме ещё раз хочу передать тебе свою радость по поводу восстановившейся переписки.
Пиши. Жду. Скоро пишу. Спешу на поезд.
Жив-здоров. Погода майская. Настроение тоже. Ещё кое-что. Все тоже майское.
С приветом. Степан.
16 мая 1944 года.
*****
Окончание:
Судьба и душа Татьяны. Четвертая часть 16 июля 1944 — 9 мая 1945
